Здравствуйте, Эмиль Золя!

Судя по всему, г-жа Золя не была строгой матерью. Однако Эмилю скоро стукнет двадцать и надо искать какой-нибудь выход. И в ноябре он оказывается в Марселе, надеясь, что там экзаменаторы снисходительнее. Но на письменных экзаменах он опять проваливается. Юноша и вдова убеждаются в бесполезности дальнейших попыток. Да и стипендию не восстановят. И Золя обрекает себя на жизнь в конторе, в этой зловонной яме, в этой пропасти.

Золя — единственный и избалованный сын: сначала у него было слабое здоровье, затем он очень рано потерял отца и, наконец, его воспитали женщины, сосредоточившие на нем всю свою любовь. Робость мешает ему проявить свою волю и сдерживает порывы чувств. И если он начинает заниматься спустя рукава — а ведь он любит учиться и крайне целеустремлен, — то это только свидетельство ослабления воли. Почему? Поэзия и проснувшийся интерес к женщине захватывают его целиком.

Замкнутость и целомудрие (о чем он часто будет говорить), неудачные ухаживания за сестрами и кузинами товарищей, роман с «розовой шляпкой» — все это приводит к тому, что мысль о женщине постоянно преследует его. Для обидчивого и неприспособленного к жизни юнца стать взрослым и обладать женщиной — значит получить аттестат на зрелость чувств, а это куда важнее обычного аттестата.

Вечные переезды с квартиры на квартиру (они теперь живут на улице Сен-Жак, 241), скучища в лицее, отвращение к академической сухости — это тот фон, на котором Золя рисует и оживляет свою мечту. Обо всем этом мы узнаем из его внутренних монологов, высказанных в письмах, которые хотя и недостаточно, но все-таки многое объясняют.

«В одном из твоих писем я нахожу такую фразу: „Любовь Мишле, любовь чистая и благородная, существует на свете, но она, признаться, встречается редко“. Не так уж редко, раз ты смог поверить в нее! (Этот протест адресуется Сезанну. Мишле — его новое божество!) Какое очарование этот Мишле!.. Я собираюсь написать роман о зарождающейся любви… Три сотни страниц — и все почти без интриги; нечто вроде поэмы, где я должен все выдумать сам, где все должно подчиняться одному — любви! Что же касается меня, я тебе уже говорил, что любил я только в воображении, а меня — никогда и никто не любил, даже во сне…»

Это письмо весьма примечательно, ибо оно адресовано Сезанну, который все еще по привычке считается «взрослым». Эмиль приукрашивает действительность. Мысли о женщине преследуют его:

«Недавно я раскопал старую, выцветшую гравюру. Я нашел ее прелестной и ничуть не удивился, увидев, что она подписана именем Греза. На ней изображена высокая крестьянка с великолепными формами: она похожа на богинь с Олимпа, но у нее такое простое и приятное лицо, что красота ее почти растворяется в обаянии. Трудно сказать, чем следует восхищаться больше: ее поразительным лицом или великолепными руками; когда смотришь на них, испытываешь чувство нежности».

Надо обратить внимание на неожиданное признание. Золя не мог предполагать, что эта исповедь когда-нибудь всплывет из глубин его интимной жизни. А пока он был юным мужчиной, пораженным тем, что увидел наяву свою мечту… И он приколол гравюру к стене… Подобные картинки со смазливыми девчонками можно встретить у школьников, у солдат, у колонистов, у холостяков… Словом, искушение для тех, кому не спится.

Четыре кнопки на стене его комнаты поддерживали портрет Женщины. И пусть замерзает вода в кувшине, все равно Золя согревается, когда смотрит на это лицо, не отдавая себе отчета, что женщина эта странным образом похожа на его мать, когда-то убаюкивавшую его песней.

Времена лицея уже канули в вечность.