Здравствуйте, я ваша «крыша» или Новый Аладдин

А Лешка Горбун меня не знает. У него есть горб, а у меня нет. Он большой человек, а я маленький. А может, и знает. Может, у него компьютер есть. И база данных на всех, кто занимается схожим видом предпринимательской деятельности. Такая база данных, что в ментовке многие с Останкинской телебашни готовы прыгать, чтобы ее заполучить.

И вот сидит сейчас Леша, а перед ним поросята в хрену и закуски, и бутылок больше, чем людей. А еще перед ним стоит торт. И торт этот сделан в виде промышленного сооружения. И, постучав друг о дружку полушариями, я вдруг узнаю в этом торте тот самый заводишко, который мы проезжали минут двадцать назад. Ну да — газгольдеры из марципана, трубы из пряника, и даже сверху шоколадом изображен черный дым. И вот Горбун берет нож и ясно, что сейчас он этот завод будет есть, под шумное одобрение присутствующих.

Я говорю Саше: «Пикнешь — убью», — и бочком-бочком за ближайший к выходу столик. Моя кодла садится со мной. Минута, другая — к нам никто не подходит. Горбун любуется тортом, а потом он торт отодвигает и придвигает к себе поросенка — сладкое на потом.Наконец Генка цепляет пробегающего мимо официанта и тычет в меню.

— Свинину, — говорит Генка.

— Нету, — говорит официант.

— Тогда гуляш, — говорю я.

— Нету!

— А это что, — говорит Генка, указывая в зал, где Горбун старается над поросем.

— Заткни пасть, — говорю я Генке, — а что у вас есть?

— Макароны.

— Неси макароны, — говорю я.

Тут кто-то касается моего плеча. Я оглядываюсь, — за моей спиной два мальчика. Очень вежливые. Белые брюки и пиджаки в полосочку.

— Шел бы ты ночевать в свой номер, — говорит один из мальчиков. — И жратву тебе туда принесут.

Вообще-то, если бы я был сам по себе, я бы мог начать качать права. Это даже удивительно, что за столом нет моих знакомых. Но знакомые шефа уж точно найдутся. Я бы мог разъяснить кое-что этой лощеной «шестерке», которую опету-шат в первом же ИВС.

Но мы здесь инкогнито. Нам сказали не высовываться.

И я бледнею, как самый заправский лох, и, сглотнув, выбываю из зала.

Чтобы не выделяться, мы берем один номер на четверых. Номер — на третьем этаже, кровать-сексодром — посереди комнаты и сантехника времен царя Гороха.

Горничная заверяет нас, что ужин скоро будет.

Я кладу дипломат на кровать, и Генка отправляется в душ. У него привычка такая — мыться каждый день. Он эту привычку подхватил у буддистов. Генка три года медитировал у буддистов. Но они так его ничему и не научили. Они обещали его научить летать, а все, чем кончилось дело, — это его научили подпрыгивать в позе лотоса. Генка ужасно зол на эту публику и считает, что они его обманули. В прошлом году он крестился, но мыться каждый день не перестал.

Генка моется, на первом этаже ухает музыка и пляшут люди, время все идет, и в моем желудке одна кишка предъявляет иск к другой,

— Саша, — говорю я, — сходи за ужином. Но культурно. Без мордобоя.

Саша идет за ужином, Генка моется, а Башка сидит посереди комнаты и ноет:

— Ходжа, слышь. Ходжа! Посмотрим, что в дипломате!

— Иконы, — говорит Генка, выходя из ванной.

— Спорим, что книжки, — говорю я.

— Дай откроем!

— Зачем тебе?

— Ну, понимаешь, — мнется Генка, — на меня эти буддисты навели порчу. Ночью не сплю. Мне одна бабка в церкви посоветовала на иконы чаще глядеть.

— Нечего тебе в дипломат лезть, — возражаю я, — вон, иди вниз и покупай, сколько надо. Я там в холле киоск видел: лежит иконка Богоматери и даже написано: «Богоматерь Владимирская. Хорошо очищает прану».

— Это все не то, — говорит Генка, — мало ли на чем эти иконки напечатаны! Их, может быть, на таком оборудовании печатали, на котором раньше стряпали карманный справочник атеиста. Они так тебе прану очистят, что сразу в лапы бесам попадешь. А художник, который их рисовал, он, может, вообще к Белому дому в 1991-м ходил.

— А чего плохого? — говорю я. — Или он к Белому дому в 93-м должен был ходить?

— Никуда он не должен был ходить, — объясняет Генка, — истинный православный не должен иметь дела с сатанинским государством. В армии не должен служить, налогов не должен платить и к их должностям не иметь никакого отношения. Вот так живут праведные люди.

— Здорово, — говорю я, — прямо «синяки».

— Дурак ты, — говорит Башка, — а истинная икона, которая до раскола, она знаешь как помогает? Если от нее щепочку съешь, то ни один «калаш» тебя не возьмет.

— И вправду. Ходжа, — поддакивает сзади Генка, — открой ящик, не жлобствуй!

Ну, открыл я дипломат, ключа у меня не было, я булавкой поковырялся и открыл. В дипломате пять книжек, одна старее другой. Таких старых и на свалках-то не встретишь. Вовчик ухватился за книжку и стал смотреть. Аж язык высунул от усердия.

— Да ты вслух читай, — просит его Генка.

— Да тут по-английски.

— А вон Шариф у нас образованный, — говорит Генка.

Ого! Образованный! С третьего курса выперли, так уж и образованный!

Взял я книжку и стал читать.

Вдруг — бац! Треск, шум, посереди нашего номера какой-то парень вываливается из шкафа, и тут же гаснет свет.