Здравствуйте, мистер Бог, это Анна

— Чистая правда, — радостно закудахтала Лил. — Ничего, нужно только немножко попривыкнуть.

Анна тут же изъявила желание попробовать, так что мне пришлось капнуть одну каплю на уголок носового платка, да и то я ожидал, что эта дрянь в любую минуту может воспламениться сама по себе. Она засунула уголок в рот и задумчиво пососала, а потом сделала страшную рожу.

— Ух, — выплюнула она, — это же кошмар!

Общество ответило дружным смехом.

Бутылка отправилась своей дорогой вкруг костра; каждый считал долгом ритуально обтереть горлышко перед употреблением содержимого. Вероятно, обычай этот оставался еще с более счастливых времен — ни один микроб просто не смог бы выжить в радиусе фута от открытой бутылки.

После этого случая мы не брали в рот ничего, кроме чая или какао. Мы сидели на старых железных бочках или на деревянных ящиках и пили чай из щербатых жестяных кружек, поджаривая на огне насаженные на палочки сосиски, и болтали.

Каторжник Билл из Австралии рассказывал нам о своих приключениях. Этих приключений на его веку выпало столько, что, наверное, должно было приходиться штуки по четыре на день. И какая разница, правда это или нет? Какое это имело значение, если все это были странствия души? Это был чистый гений, чистая поэзия. Звезды вытягивали человека из его коробочки, они распахивали настежь двери тюрьмы и выпускали на свободу птицу воображения.

Анна, восседавшая на бочке, будто на троне, всегда и везде была центром внимания. Она слушала бесконечные истории о приключениях ночников, и ее личико сияло в свете костра. Плата за рассказ могла быть различной — маленький танец, песня или другая история.

В одну из таких ночей Анна начала рассказывать историю. Старый Кремень поднял ее и поставил на ящик. Взгляды пары дюжин «ночников» были неотрывно прикованы к ней. История была про короля, который совсем было уже отрубил кому-то там голову, но внезапно передумал, узрев улыбку маленького ребенка. Когда она подошла к концу, все головы закивали в знак согласия, а Каторжник Билл сказал:

— Да, это такая мощная штука, улыбка, я хочу сказать. Это мне напоминает те времена… — и он начал рассказ о каком-то новом невероятном приключении.

Стояла холодная апрельская ночь, когда мы впервые повстречали Старого Вуди. Он пользовался среди «ночников» большим уважением, обладал хорошими манерами, был образован и совершенно доволен собственной жизнью. Старый Вуди был высок, бородат и прям, точно шест проглотил. Нос у него был крючковатый, будто клюв у ястреба, а глаза вечно устремлены куда-то в район бесконечности. Голос его походил на жареные каштаны — такой же теплый и коричневый. Улыбался Старый Вуди исключительно самыми уголками рта. Но настоящую улыбку надо было искать вовсе не там, а в глазах. Его взгляд обволакивал, а глаза были полны всяких хороших вещей, так что, когда он улыбался, они просто изливались на вас оттуда.

Когда мы вступили в круг света от костра, Старый Вуди поднял глаза и пару минут оценивающе нас разглядывал. Никто не произнес ни слова. Его взгляд перебежал с моего лица на Аннино и сосредоточился на нем. Через мгновение он с улыбкой протянул ей руку; она пересекла круг света и доверчиво вложила в нее свою.

Они долго-долго глядели друг на друга, окатывая дождем из тех самых хороших вещей и улыбаясь в ответ. Они явно были одной породы и совсем не нуждались в словах; обмен мыслями происходил мгновенно и в самой полной мере. Поставив Анну перед собой, он еще раз окинул ее внимательным взглядом.

— Что-то ты немного молода для этого, а, маленькое создание?

Анна молчала, изучая и проверяя Старого Вуди на свой манер. Он не требовал ответа и не выказывал нетерпения — он просто ждал.

Судя по тому, что ему соблаговолили ответить, проверку он прошел.

— Мне достаточно лет, чтобы жить, мистер, — спокойно сказала она.

Старый Вуди широко улыбнулся, пододвинул к себе деревянный ящик и похлопал по нему. Анна села.

Меня сесть не пригласили, поэтому я порыскал взглядом вокруг, нашел себе подходящий ящик и тоже уселся в круг. Никто не спешил нарушить молчание. Так продолжалось минуты три или даже больше. Старый Вуди невозмутимо набивал трубку и проверял, хорошо ли она тянет. Вполне удовлетворенный результатом, он встал, подошел к огню и раскурил ее. Прежде чем сесть, он положил руку на голову Анне и сказал что-то, чего я не смог разобрать. Оба рассмеялись. Старый Вуди глубоко и блаженно затянулся.

— Ты любишь поэзию? — спросил он.

Анна кивнула. Большим пальцем Вуди умял в трубку тлеющий табак.

— А ты знаешь, — спросил он, выпуская в сторону клуб дыма, — что такое поэзия?

— Да, — отвечала ему Анна, — это что-то вроде шитья.

— Понимаю, — важно кивнул Вуди. — Что ты имеешь в виду, говоря о шитье?

Анна немного покачала слова на языке, прежде чем произнести.

— Ну, это делать что-то из разных кусочков, чтобы оно было другое, чем все кусочки.

— Угу — сказал Старый Вуди, — я думаю, это очень хорошее определение поэзии.

— Мистер, — сказала Анна, — можно мне задать вам вопрос?

— Конечно, — кивнул Вуди.

— А почему вы не живете в доме?