Здравый смысл, или Идеи естественные противопоставленные идеям сверхъестественным

Каждая религия являлась с момента своего возникновения воображаемой уздой, при помощи которой законодатели хотели подчинить себе умы грубых народов. Подобно кормилицам, наводящим на детей страх, чтобы заставить их быть спокойными, честолюбцы применяют слово божие, чтобы навести страх на дикарей; террор казался им способным заставить дикарей спокойно нести ярмо, которое хотят наложить на них. Разве детские страхи годятся для зрелого возраста? Человек в зрелом возрасте не верит больше сказкам, либо если он им еще верит, то не придает им значения и всегда идет своим путем.

142.

Нет почти людей, которые не боялись бы больше того, что они видят, чем того, чего они не видят; которые не боялись бы больше человеческих суждений, следствия которых они испытывают, чем божьих суждений, о коих они имеют лишь поверхностные представления. Желание прийтись по нраву людям, обычаи, боязнь смешного и того, что скажут, имеют гораздо больше силы, чем все религиозные воззрения. Разве воин, боясь бесчестия, не проводит все свое время в битвах, не подвергает свою жизнь случайностям, даже рискуя быть осужденным на вечные муки ада?

Наиболее религиозные люди часто выказывают большее уважение к лакею, чем к богу. Человек, который твердо верит, что бог всевидящ, всезнающ и вездесущ, позволяет себе, оставшись наедине, такие вещи, которых он бы себе никогда не позволил, будь при этом последний из смертных. Даже те, которых называют нам наиболее верующими в существование бога, не упускают случая в каждый данный момент действовать так, как будто бы они в него вовсе не верили.

143.

"Оставьте, по крайней мере, - скажут нам, - существовать представление о боге, которое одно только может наложить узду на страсти королей". Но, во имя добросовестности, разве могут нас восхищать те чудесные последствия, которые страх божий обычно производит на умы государей, считающих себя наместниками бога на земле? Какое представление получим мы об оригинале, если будем судить о нем по его копиям!

Государи действительно называют себя представителями бога, наместниками его на земле. Но разве страх перед владыкой, более могущественным, чем они, заставляет их всерьез заняться благосостоянием народов, которых провидение поручило их заботам? Разве страх, который должно было бы внушить государям представление о невидимом судье, перед которым - и никем больше - они, как утверждают, должны отчитаться в своих действиях, делает их более справедливыми, более человечными, менее кровожадными и более добрыми к своим подданным, более воздержанными в их удовольствиях, более внимательными к своим обязанностям? Наконец разве этот бог, о котором утверждают, что он правит королями, мешает последним притеснять тысячами способов народы, для коих они должны быть проводниками, защитниками и отцами? Стоит открыть лишь глаза, обвести взглядами всю землю, и вы увидите почти везде людей, управляемых тиранами, использующими религию лишь для более верного превращения рабов в скот, который они заставляют стенать под тяжестью своих пороков либо безжалостно приносят в жертву своим пагубным сумасбродствам.

Далекая от того, чтобы надеть узду на страсти королей, религия своими принципами сама надевает себе узду на шею. Она превращает королей в божества, капризам коих народам никогда не разрешается противоборствовать. В то время как религия снимает цепи с государей и освобождает их от уз общественного договора, она старается заковать в цепи умы и руки подданных, которых угнетают их государи. Разве удивительно, что боги земли считают, что им все дозволено, и смотрят на своих подданных лишь как на презренные орудия их капризов либо честолюбия?

Религия во всех странах делает из царя природы тирана жестокого, причудливого, пристрастного, прихоти коего - закон.

Богу-царю очень хорошо подражают его представители на земле. Религия повсюду кажется выдуманной, чтоб усыпить народы, находящиеся в оковах, и облегчить этим господам их уничтожение либо безнаказанно ввергать их в несчастья.

144.

Чтобы обеспечить себя от предприимчивости высокомерного первосвященника, желающего царствовать над государями, чтобы защитить свою личность от покушений легковерных народов, возбуждаемых священниками, многие короли Европы утверждают, что свои короны и права они получили непосредственно от бога и должны отчитываться в своих действиях только перед последним. Так как гражданская власть уже давно победила власть духовную, то священники, вынужденные уступить, подтверждают божественные права королей, проповедуют их народам, оставляя себе право изменить свое мнение на этот счет и проповедовать восстание каждый раз, когда божественные права королей перестанут сходиться с божественными правами духовенства. Мир между королями и священниками заключен за счет народов, но духовенство все же сохраняет свои притязания невзирая на все мирные договоры.