Здравый смысл врет

Следовательно, если беседы о политике лишь незначительно улучшают нашу способность выявлять моменты, когда друзья с нами не согласны, тогда о чем именно мы говорим? Точнее, в отсутствие специфической информации о том, что на самом деле думают наши друзья по конкретным вопросам, на каких таких основаниях мы догадываемся об их мнении? Проведя серию дополнительных анализов, мы сделали вывод: сомневаясь (а это случается намного чаще, чем нам бы хотелось), мы угадываем позиции собеседников, во-первых, используя простые стереотипы («мои друзья в основном левые либералы, значит, они отстаивают типичные для левых либералов позиции»), а во-вторых, «проецируя» на них собственное мнение^{318}. Последнее открытие потенциально важно, ибо начиная с Лазарсфельда и социологи и маркетологи полагают: изменения политических мнений в большей степени определяются «сарафанным радио», нежели услышанным или прочитанным в средствах массовой информации. Но если, думая об убеждениях своих друзей, мы на самом деле видим лишь отражение собственных убеждений, то возникает вопрос о степени влияния, оказываемого на нас окружающими. Friend sense, к сожалению, не позволял ответить на вопросы о последнем. Однако сегодня на Facebook уже проводятся исследования влияния, так что, надеемся, результат не заставит себя долго ждать^{319}.

Бесспорно, использование в качестве заменителей «реальных» социальных связей данных, извлекаемых как из электронных писем, так и из списков друзей на Facebook, вызывает всевозможные трудности. Откуда нам знать, например, какой тип взаимоотношений подразумевается под связью на Facebook или какая доля общения между двумя людьми отражена в их переписке? Я могу отправлять множество писем своим коллегам каждый день, а моей маме — только один или два раза в неделю, но одно это наблюдение мало что говорит о природе и относительной важности таких взаимоотношений. Для одних взаимодействий я могу использовать электронную почту, тогда как для других предпочту сотовый телефон, Facebook или личную встречу. Даже когда я использую одни и те же средства коммуникации с разными людьми, одни связи могут быть более значимыми, чем другие. Исходя из одной лишь частоты коммуникаций, таким образом, можно сделать не так уж много выводов. Кроме того, совершенно не ясно, какие взаимоотношения должны нас интересовать в первую очередь. Для некоторых целей — таких, как оценка эффективности работы в команде — главными являются связи между ее членами, тогда как для других — как, скажем, для взаимоотношений, влияющих на религиозные или политические убеждения, — они могут оказаться совершенно нерелевантными. Чтобы выяснить, насколько быстро распространяются слухи, важно лишь то, с кем человек общался последние несколько дней. Если же речь идет об информации, распространяемой исключительно через сети доверия, единственно важными связями будут длящиеся долгие годы.

Существует множество подобных вопросов, пока остающихся без ответа и в настоящий момент ограничивающих возможность делать из электронных данных значимые социологические выводы. Сколько бы мы их ни насобирали, количество само по себе — точно не панацея. Тем не менее несколько лет назад эти вопросы (равно как и многие другие) мы не могли даже сформулировать. Одно то, что мы их задаем, — уже шаг на пути к ответу на них. Несмотря на все свои недостатки, таким образом, доступность эмпирических данных — наряду с возможностью проведения экспериментов в немыслимых ранее масштабах — позволяет социологам выйти за рамки кабинетных умозаключений и окунуться в мир, где коллективное поведение можно измерить, понять, а то и спрогнозировать так, как давно привыкли делать в других областях науки^{320}.

Этот сложный, сложный мир

Неясно, куда этот новый подход к социальной науке нас заведет, но едва ли это будут те простые универсальные законы, о которых мечтали Конт и Парсонс. Впрочем, этого и не должно быть, ибо социальный мир просто-напросто не управляется ни одним из них. В отличие от силы тяготения, которая работает одинаково во все времена и во всех местах, гомофилия возникает отчасти из психологических предпочтений, а отчасти — из структурных ограничений. В отличие от массы и ускорения, которые определяются однозначно, влияние иногда концентрируется, а иногда распределяется, тогда как успех обусловливает сложнейшая комбинация индивидуальных выборов, социальных ограничений и случайности. В отличие от физических сил, сложение которых определяет их действие на массу, качество и эффективность работы зависят как от как внутренних мотивов, так и от внешних стимулов. В отличие от физической реальности, которая существует с нами или без нас, социальную «реальность» нельзя отделить от нашего ее восприятия, где последнее управляется как нашими собственными психологическими склонностями и ошибками, так и внешне наблюдаемыми качествами.