Zealot. Иисус: биография фанатика

Лука прав в одном и только в одном. Через десять лет после смерти Ирода Великого, в 6 г. н. э., когда Иудея официально стала римской провинцией, сирийский наместник Квириний действительно объявил о проведении ценза всех людей, собственности и рабов в Иудее, Самарии и Идумее — но не «по всей земле», как утверждает Лука, и уж никак не в Галилее, где жила семья Иисуса (Лука также ошибается, связывая ценз 6 г. н. э. с годом рождения Иисуса, который большинство исследователей помещают ближе к 4 г. до н. э., то есть к той дате, которую дает Евангелие от Матфея). Однако, поскольку единственной целью переписи было налогообложение, собственность, согласно римскому праву, оценивалась по месту проживания, а не по месту рождения человека. В римских документах того времени нет ни одного слова, свидетельствующего об обратном (а римляне были знатоками по части документации, особенно когда речь шла о налогах). Предположение Луки о том, что вся экономическая жизнь в империи приостанавливалась, пока каждый подданный Рима снимался с места вместе с семьей, чтобы пройти немалое расстояние до места рождения своего отца, и затем терпеливо ждал (возможно, несколько месяцев), пока чиновник инвентаризирует всех его домочадцев и имущество, оставленное, в любом случае, на месте жительства, кажется попросту абсурдным.

Что касается рассказа Луки о детстве Иисуса, здесь важно понимать вот что. Его читатели, которые продолжали жить под властью Рима, должны были знать, что рассказ о переписи Квириния был неточен. Сам Лука, писавший чуть менее чем через поколение после соответствующих событий, знал, что его рассказ был неправдой с формальной точки зрения. Современному читателю евангелий очень трудно понять такое, но Лука никогда и не предполагал, что его рассказ о рождении Иисуса в Вифлееме будет восприниматься как исторический факт. Лука, вероятно, и представления не имел о том, что современный мир будет понимать под словом «история». Представление об истории как критическом анализе поддающихся наблюдению и проверке событий прошлого является порождением эпохи Нового времени. Эта идея была совершенно чужда авторам евангелий, для которых история была не обнаружением фактов, а раскрытием истин.

Читатели Евангелия от Луки, подобно большинству людей в древности, не проводили четких различий между мифом и реальностью; в их духовном опыте эти вещи были тесно связаны друг с другом. Иными словами, их больше интересовало не то, что произошло на самом деле, а то, что оно означало. Для античного автора было, по-видимому, совершенно нормально (да и читатели ожидали от него именно этого) рассказывать легенды о богах и героях, где основные факты были вымышленными, но при этом идея, лежащая в основе этих легенд, воспринималась как правда.

Отсюда проистекает и не менее фантастический рассказ Матфея о бегстве семьи Иисуса в Египет, якобы вызванном стремлением избежать истребления младенцев, родившихся в Вифлееме и его округе. Об этом злодействе Ирода, тщетно пытавшегося разыскать младенца Иисуса, нет ни малейшего упоминания ни в одной иудейской, христианской или римской хронике той эпохи — и это красноречивый факт, учитывая то, как много текстов написано об Ироде Великом, который, в конце концов, был самым знаменитым иудеем во всей Римской империи (он был, ни много ни мало, царем Иудейским!).

Как и в случае с переписью, о которой пишет Лука, рассказ Матфея об избиении младенцев не задумывался как исторический в современном смысле слова. И уж тем более Матфей не рассчитывал, что его воспримут так члены его общины, которые, безусловно, помнили бы такое событие, как истребление их собственных сыновей. Возвращение Иисуса из Египта нужно евангелисту для тех же целей, что и его рождение в Вифлееме: для исполнения разбросанных по разным текстам пророчеств, которые предки оставили его поколению для расшифровки, для того, чтобы поставить Иисуса в один ряд с царями и пророками, которые приходили до него, и, что самое главное, для того, чтобы ответить на вызов тех, кто сомневался, что этот простой крестьянин, который умер, не выполнив самого важного из пророчеств о мессии, то есть не возродив Израиля, действительно был «помазанником».

Проблема, с которой столкнулись Матфей и Лука, состояла в том, что в еврейском Писании попросту нет единого, внутренне непротиворечивого повествования о мессии. Процитированный выше отрывок из Евангелия от Иоанна представляет собой прекрасный образец той неразберихи, которая существовала в умах иудеев относительно пророчеств о пришествии избранного. Когда учителя и знатоки закона уверенно заявляют о том, что Иисус не может быть мессией, поскольку он не из Вифлеема, как того требуют слова пророчеств, другие люди из толпы говорят о том, что Назарянин не может быть мессией, поскольку сказано у пророков, что когда придет мессия, «никто не будет знать, откуда Он» (Ин. 7. 27).