Зебра

Зебра проглотил свое разочарование и счел за благо ничего на это не ответить. Замуровавшись в молчание, взялся за руль, и всю дорогу слышалось лишь рычание мотора; беспорядочные движения и бегающие глаза выдавали его горечь и досаду. Она сказала: «Это не любовь, а комедия о любви». Значит, Камилла не понимает, что для него сильные ощущения возможны только в разгар игры. Какая жалость, думал он, что Господь Бог не создал нас такими, чтобы мы лет семьдесят разыгрывали пьесы, насыщенные глубоким содержанием, где каждая реплика необходима. Гаспар, как никогда, был исполнен решимости вывести их супружескую жизнь из-за кулис, где она загнивала, навстречу ярким огням рампы.

Вечером он говорил мало и рано удалился с мрачным видом в их спальню. Камилла, встревоженная его глухой неприязнью, побыстрей уложила спать Наташу, а Тюльпана пристроила к телевизору, с тем чтобы присоединиться к мужу.

Едва ступив за дверь, остановилась как вкопанная: кровати были отодвинуты одна от другой, а Зебра, полулежа на одной из них, уставился на экран маленького телевизора через оправу очков без стекол. Обут он был в шлепанцы, на нем был поношенный жилет, а на руки он для чего-то напялил драные перчатки; на нее он бросил снисходительный взгляд, покачивая стакан, где лежала его вставная челюсть, замоченная на ночь; затем шмыгнул носом, чтобы втянуть сопли – самые настоящие, – и рассеянно направил взгляд на живые картинки, сменявшие одна другую на экране телевизора.

Ошарашенная Камилла прежде всего дико захохотала.

– Ладно, хватит, – выговорила она наконец. Гаспар, нацелив кончик носа на светившийся экран, не шелохнулся. Напрасно Камилла умоляла его, сердилась, угрожала – он и ухом не повел.

– Да тихо ты, – наконец скомандовал он, чуть повернув голову, – пожилые супруги не разговаривают. Им нечего сказать друг другу.

Камилла поругалась еще немного и, выбившись из сил, решила лечь.

– Выключить телевизор?

Вместо ответа она с полным правом дала смачный и мощный залп скопившимися в кишечнике газами.

– Ну, пожалуй, на сегодня хватит! К тому же ты так отвратителен.

– Послушай, мать, – проблеял он, – принеси-ка мне таз, я приму ножную ванну.

– Может, ты еще хочешь, чтобы я приложила руку к твоей морде?

– Да, это было бы великолепно! Ведь у пожилых супругов ненависть копится десятилетиями.

– Гаспар, прекрати, мне кажется, что я вижу какой-то кошмар.

– Эй, мать, взгляни-ка.

На экране телевизора демонстрировались достоинства нового лифчика и с этой целью из какого-то странного слухового окна показывали безупречно округлые груди, а в это время из репродуктора неслась какая-то сомнительная музыка.

– Они напоминают мне добрые старые времена, – вздохнул Зебра.

– Ты хвастливый самец.

– Ну зачем ты так, мать! У тебя еще красивые глаза. А вот зубы, конечно, поизносились; но волосы некрашеные. Так что тебе не на что жаловаться.

Взъяренная Камилла излила на мужа всю накопившуюся за последние недели желчь. Целиком отвергла все его притязания на то, чтобы, так сказать, реставрировать их супружескую связь. Грубо высказала ему четыре истины:

– По сути дела, ты любишь не меня, ты любишь свои планы. Насмехаешься над нашей любовью, пользуешься ею как средством для расцвечивания серых будней – так и признайся в этом, черт тебя подери! Толкуешь о страсти, а сам не глядишь на меня влюбленными глазами. До моих желаний тебе дела нет, у меня тоже есть кое-какие мечты, только они не мешают ежеминутно нам жить. От тебя я хочу немного внимания и нежности, иногда букет цветов, а ты без конца ломаешь комедию. Все очень просто, не так ли? Еще бы! Ты меня понимаешь?

Увлеченный телевизионной хроникой, Гаспар лишь время от времени пошевеливал стакан, в котором лежала его искусственная челюсть, залитая водой.

– Да ты меня слушаешь, в конце концов? – заорала, выйдя из себя, Камилла.

– Слушай, мать, у тебя есть какие-то правила игры или это все из-за климакса?

Камилла, не долго думая, схватила стул и изо всех сил обрушила его на голову мужа. Его поведение вышло за пределы допустимого. Никогда она не думала, что Зебра способен на такую подлость.

Но теперь он лежал на своей постели, закрыв глаза, с разбитой переносицей.

– Гаспар!

Его лицо не дрогнуло, губы не пошевелились.

– Гаспар, – повторила Камилла дрожащим голосом, – кончай ломать комедию.

Однако она обеспокоилась, смочила в стакане с искусственной челюстью шейный платок и приложила к холодному лбу Зебры.

– Дорогая, – пробормотал он.

Мало-помалу Зебра пришел в себя и, набравшись духу, улыбнулся жене.

– Прости меня, – прошептал он, поглаживая свои запачканные кровью виски. – Не извиняйся, любовь моя. Я сам этого добивался. Мне хотелось, чтобы твое отвращение ко всему, что связано с жизнью пожилых супругов, стало непоколебимым, понимаешь?

Ошеломленная Камилла осыпала его поцелуями. В тот вечер они принадлежали друг другу; однако Камилла чувствовала себя в объятиях мужа одинокой. Чтобы побыстрей получить удовольствие, она воображала, что ею обладает Бенжамен.