Зефир в шоколаде

Серафима снова ко мне прикоснулась, это не настораживало, но вызывало недоумение. Я посмотрела на неё, поняла, что старушка меня разглядывает, и снова кинула взгляд на Антона. Тот мне подмигнул. Его ситуация веселила.

— Боря расстраивался из-за того, что не мог с тобой общаться, — заявила она вдруг, и это заявление удивило всех. Я даже не знала, что сказать. Усомниться — вроде бы невежливо, умилиться и растрогаться — жалко. Поэтому лишь улыбнулась, причём достаточно криво.

А вот Алиса откровенно усомнилась в словах Серафимы.

— Мы с ним жили в одном доме, якобы, и то он не горел желанием со мной видеться чаще, чем раз в неделю. А две дочери сразу — это был бы для него явный перебор. Папа бы не справился.

— Алиса, не говори так, — упрекнула её Марина Леонидовна, надо сказать, что выглядела она недовольной. — Твой отец был занятым человеком.

— Да, Боря много работал, — поддакнул ей Сергей Владимирович.

А Серафима небрежно махнула рукой.

— Шлялся он больше, чем работал. Вот с этим и шлялся, — она указала старческим пальцем на Антона. — Нашёл себе компанию на старости лет. Этот-то хоть молодой и здоровый, как чёрт, а Боря дурак старый, всё хорохорился.

— Фима, что ж ты так про меня, — вроде бы посетовал Антон, хотя обиженным не выглядел.

Она пальцем в небо ткнула.

— Правда. Я всегда правду говорю, все знают.

— Ты бы про себя правду рассказала, — без особого уважения посоветовала ей Алиса. Я заметила, что бедной старушке тыкают все, но она, кажется, не расстраивается. И отчества её мне никто не сообщил. — Уверена, что твоя молодость была более, чем бурная.

— Я всегда была порядочной девушкой. По ночам с мужиками не скакала, как некоторые.

— Это ты на кого намекаешь?

— На твою мать, которая тебе такое позволяет.

— Серафима, — голос Марины был усталым. — У нас же гости.

Но та её, кажется, не услышала. На Алису смотрела с прищуром, после чего откровенно ту пристыдила:

— Э-эх, к отцу на поминки вырядилась с голыми ногами, сидит, прижимается к этому чертяке. Никакого стыда у нынешней молодёжи.

Антон широко улыбнулся.

— Серафима, скажи честно, я тебе нравлюсь?

— Я уже не в том возрасте, — вдруг легко отозвалась старушка, чем всех посмешила. Всех, кроме Марины. — Мне мужчины уже давно не нравятся. Всю вашу подлую натуру вызнала.

— Валерия, а вы чем занимаетесь? — поинтересовался Сергей Владимирович, видимо, с намерением сменить тему.

— А разве не видно? — Алиса смотрела на меня весьма выразительно. — Она училка.

— Да, не узнал Боря эту радость, — поддакнул Антон. — Хоть у одной дочери мозги есть. А он надежду потерял.

Серафима радостно засмеялась, а Алиса надулась. Я видела, как она пихнула Антона в бок, а Марина Леонидовна поспешила предложить:

— Давайте пройдём за стол.

— Давно пора, — пробормотала Серафима, резво поднимаясь и устремляясь к распахнутым дверям столовой.

Я тоже поднялась, немного помедлила, пропуская вперёд остальных, и только Антон приблизился ко мне со спины и проговорил на ухо:

— А я тебе говорил: слушай меня.

Я пихнула его локтем.

— Хватит.

Алиса обернулась на нас, и я поспешила от Антона отойти.

За столом в основном говорила Серафима. Складывалось такое ощущение, что старушка жила воспоминаниями, а целью её жизни было уличать других в непристойном поведении. Она постоянно хитро прищуривалась, и у людей складывалось ощущение, что она знает какую-то их тайну. А так, как тайны есть у всех, даже у самых незначительных личностей, то побаивались её поведения многие. По крайней мере, опасались. Этим вечером Серафима говорила о моём отце, о его жизни, о жёнах и детях, о его достоинствах и недостатках, и надо сказать, я узнала много нового. И об отце, и о его личной жизни, и даже о его жизни с моей мамой. А ещё меня посетила мысль, что знать о моей маме столько подробностей, может только человек, который все эти годы с ней общался. А припомнив мамину осведомлённость о жизни отца, я заподозрила Серафиму в шпионаже, причём, она явно была двойным агентом. Потому что этим вечером сдавала мою маму Марине Леонидовне, рассказывая, как Оля (это моя мама, кстати) все эти годы стойко поднимала в одиночку ребёнка. Потому что в те годы, когда я росла и получала алименты, отец зарабатывал куда меньше, и толку от его выплат было немного. А Оля не жаловалась, Оля старалась, работала и теперь пожинает плоды. Какие именно плоды пожинает моя мама, я не совсем поняла, и явно Серафима не старалась сделать этими речами мне приятно, скорее уж она пыталась уколоть Марину Леонидовну. И ей это удавалось, а почему Марина так реагирует — мне было не совсем понятно и поневоле заинтересовало. Настолько заинтересовало, что я не удержалась и после ужина, когда мы оказались с Серафимой на одном диване у камина, вдали от остальных, я спросила:

— Моя мама и Марина Леонидовна когда-нибудь встречались?

Серафима включилась в игру по щелчку пальцев, наклонилась ко мне и зашептала:

— Насколько мне известно, нет.

— Странно.

— Что показалось тебе странным, деточка?

— Они так реагируют друг на друга. Точнее, только на упоминания имён. Это ещё более странно.