Zeitgeist

– У тебя есть хальцион? У меня не осталось ни одной таблетки.

– Держи. – Старлиц спокойно вытряс две таблетки в Тамарину ладонь. – Вообще-то я припас их для Итальянки, но тебе они нужнее.

Тамара подозвала официанта с бабочкой на шее и взяла с его подноса двойной бренди.

– Не надо больше таких сюрпризов, хорошо? Ненавижу сюрпризы.

– Договорились.

Тамара сделала большой глоток и подняла влажные глаза. Сахар с ободка бокала остался у нее на верхней губе.

– Мне противопоказаны сюрпризы, Легги. Их было в моей жизни слишком много.

– Все в порядке, Тамара. Я обещал.

– И прогони Американку! Сегодня же, пока у нас еще есть возможность нанять вместо нее другую. – Тамара запила таблетки и удалилась, громко стуча каблучками.

К Старлицу немедленно устремилась Француженка. Она выгодно отличалась от остальных участниц группы: о ней хорошо писала пресса, она, в отличие от остальных шестерых, умела петь и танцевать. Сейчас на Француженке был полосатый бюстгальтер, мини-юбочка расцветки французского триколора и красный колпачок под Марианну. Она знала, что сценические костюмы в группе ниже всякой критики, но профессионально мирилась с этим.

Француженка привела с собой Канадку. На той была клетчатая юбочка и шляпка без полей, зато она немного изъяснялась по-французски, что сближало ее с Француженкой. Канадка была вежливой, скромной, предпочитала держаться в тени и в делах группы была почти незаметна. Эта маленькая блондиночка была третьей Канадкой по счету в «Большой Семерке». (Первые две сами злобно порвали с группой, узнав, что она не будет гастролировать в США.)

– Comment allez-vous, la Francaise? [6]

Та состроила кислую мину.

– Хватит издеваться над моим языком!

– Ладно, не буду. Неплохой вечер, да, Канадка?

– У нас к тебе просьба, – произнесла Француженка официальным тоном.

– Выкладывайте, – сказал Старлиц с настороженностью.

– Мы хотим, чтобы сегодня выступила Турчанка, – сообщила Канадка.

– Гонка Уц? Зачем вам это надо?

– Я разговаривала с Гонкой, – сказала Француженка. – Ей никак не удается пробиться в музыкальном бизнесе. Это так грустно! Мы – знаменитые музыканты, и мы хотим ей помочь.

– Вы же знаете, что Гонке не место в «Большой Семерке». Она не владеет английским языком.

Француженка нетерпеливо закивала.

– Английский, английский... Знаю. Да и вообще, кому нужна Турчанка в «Большой Семерке»? Мне она не нужна. Но Гонка говорит по-французски! У нее хороший французский, с правильной грамматикой, не то что у этой...

– Полегче! – обиделась Канадка.

– Гонка поет по-турецки. У нее классическая турецкая певческая подготовка, она может исполнять старинные песни. Вот я и подумала: если она споет здесь, в большом казино господина Алтимбасака, то это поможет ей в будущем. После этого она сможет попасть на радио или в ночной клуб.

– Гм... – Старлиц немного поразмыслил. – Конечно, если бы сегодня выступали вы, девочки, то я бы ни за что не пустил на сцену любительницу из местных. А так... Как твое мнение, Канадка?

Канадка была очень довольна, что к ней обратились за советом, и гордо выпрямила стройную спинку.

– Я согласна с Француженкой. Голоса меньшинств тоже достойны внимания. К тому же сегодня все микрофоны наши, так что обойдется без лишних расходов.

– Мне по душе твоя логика, Канадка. И мнение твое очень ценно. Но скажите, вы обсуждали это с Мехметом Озбеем?

– Мехметкику очень понравилась эта идея, – призналась Француженка. – Он сказал, что мы чрезвычайно великодушны.

– Мы тоже очень нравимся господину Озбею, – сказала Канадка, сверкая синими глазами из глубоких темных озер теней. – Он знает все наши песни наизусть!

Легги поскреб для порядку свой двойной подбородок.

– Все равно нельзя просто выпихнуть его подружку на сцену и сунуть ей микрофон. В этом, как и во всем остальном, существуют определенные правила. Мы должны действовать осторожно, это ведь тоже политика. – Он выдержал глубокомысленную паузу. – Твои предложения, Француженка?

Француженка покачалась на высоченных платформах.

– Моя мать говорит, что Мехмет Озбей – типичный представитель прозападной элиты третьего мира, действующий строго в интересах своего класса и пола.

Старлиц согласно покивал.

– Еще моя мать говорит, что музыка турецких кабаре – это естественный способ пролетарского самовыражения, несмотря на ее патриархальное звучание.

Старлиц перешел к почесыванию шеи.

– Что ж, так тому и быть. А как у вашей подружки Гонки с пением под записанный аккомпанемент? Настоящих музыкантов-турков нам для нее не найти.

Француженка тут же достала из-под шапочки тридцатиминутную аудиокассету. Старлиц был без очков, поэтому поднес кассету к самым глазам, чтобы прочесть, щурясь, надпись синей шариковой ручкой: «Масерреф Ханим Сегах Газель».

– Ничего себе... Вы это слушали?

– Чего ради нам слушать всякое турецкое старье? – возмутилась Француженка. – Никакого коммерческого интереса!

– И вообще, это дело Лайэма, – напомнила Канадка.

– Что ж, уговорили, – сказал Старлиц. – Я проиграю эту пленку Лайэму. А вы тем временем подскажите Озбею, что ему нужен конферансье, который представит ее по-турецки.