Zeitgeist

– Это всем нравится! Только дураки от этого не тащатся!

– Девчонка что надо! – одобрил Макото. – Ты голодная, Зен Оби? Ты нравиться лапша удон? [58]

– А это белая лапша удон?

– Очень, очень белая.

– Классно. Сделай мне немного. Сделай мне немного прямо сейчас! Умираю от голода!

Макото плеснул в плохо отмытую кастрюльку безумно дорогой импортной ключевой воды из канистры.

– Американки растут большие, если едят лапшу удон, – предположил Макото, прохаживаясь перед кухонными тумбами из тропической древесины и наугад дергая ручки ящиков. Из одного испуганно выскочили два здоровенных таракана-островитянина с палец величиной. Макото проводил их шумный полет снисходительным взглядом гавайца. Наконец он наткнулся на залежи японской лапши в целлофане.

– Я ее варю, – сообщил он, включая электроплиту. – Микроволновка не тот вкус. Мы готовим лапшу старинно, любовью, естественно, совершенно.

Кастрюлька закипала в умиротворенной тишине. Макото устремил на Зету задумчивый взгляд.

– Что тебе больше нравится, «Нинтендо» или «Сега»?

– «Сега» сыграла в ящик. Ну, почти.

– Да. Ты права. Я им твержу: возьмите ди-джея из Токио, но нет, нет, «Пропеллерхэдз», «Продиджи», прочая мура! У ребят из британского «техно» пунктик на музыке для видеоигр.

Не в привычках Макото было заговаривать о деле, не посвятив сперва, согласно японским правилам гостеприимства, несколько часов болтовне ни о чем. Видимо, его не покидали мысли о видеоиграх. Невозможность покорить Америку заставляла его еще более серьезно относиться к британской поп-сцене. На ней он по пояс увяз в конкурентной борьбе. Британия была европейской Японией.

– Какие новости про Ино? – осторожно поинтересовался Старлиц.

– Я знаю его. Вернулся в «Рокси Мьюзик», – машинально ответил Макото. – Я узнаю Брайана Ино даже в гриме и перьях.

– Ты читал его новую книгу? Ту, про один год в девяностых?

– Профессор Ино очень хороший писатель, – кисло проговорил Макото. Повозив языком во рту, он выдал цитату: – «Никогда не делать того, чего никто никогда не думал не делать».

Старлиц обдумал сентенцию. Не много европейцев осмелились бы такое написать.

– Да, Ино – тяжеловес.

– Я веду дневник 1999 года. Называется «Окольная стратегия». – Макото поднял глаза, продолжая вяло помешивать свое варево. – Ты ведешь дневник, Регги?

– У меня принцип: не оставлять письменных следов.

– Ты вечно в бегах. Тебе пускать корни, так лучше для тебя. У тебя маленькая девочка, ей будет лучше с большим домом.

– Кому ты это говоришь? Помнишь, я сам говорил это тебе. Я – тебе.

Макото изобразил улыбку сфинкса.

– Значит, у нас равновесие.

В кухню вошли две служанки Макото – в форме, чистенькие и радостные.

– Мы снова нашли на диване многоножку, босс, – доложила одна по-японски.

– Здоровенную коричневую лентяйку или шуструю голубенькую, из ядовитых?

– Большую коричневую, босс.

– Тогда не бойтесь, ее сожрут гекконы.

– У тебя тут многочисленные жуки? – спросил Старлиц на своем неудобоваримом японском.

Макото грустно кивнул.

– Ты не поверишь, братец! Это сырость. Мы каждую неделю или примерно собираем плесень от пластиковых стен, но жуки живут под домом, на сваях, и размножаются в мертвых пнях от макадамий. – Макото в задумчивости почесал круглую пышноволосую голову. – Самое худшее здесь – постоянный соленый бриз. Сожрал все мое студийное оборудование. Машины, компьютеры, магнитофоны, ну как это назвать: все портится.

Служанки тем временем подплыли к рыжему от ржавчины холодильнику и стали вынимать из него фрукты. Они двигались бесшумно, с непередаваемой истомой, словно под гипнозом. Одна нарезала большой сочный плод манго керамическим японским ножиком цвета крабового мяса, другая включила дряхлый кухонный комбайн «Браун». Кто-то в глубине дома включил бухающую запись балийского гамелана.

– Да, ржавчина – это целая проблема, – посочувствовал Старлиц.

– Домашние растения, однако, – проворковал Макото. – На этом острове лучшая в мире вулканическая почва. У меня бонсай на заднем крыльце под три метра!

– Бонсай, такой большой?

– Шутка.

– Извини, мой японский тоже заржавел от редкого применения.

– Если честно, Регги, та безграмотная чушь, которую ты нес тогда в баре в Роппонги, была не японским языком, а твоим собственным уникальным личным диалектом. Реггийским.

Макото слил из кастрюльки воду и вывалил лапшу в конический глиняный сосуд.

– Ты ешь лапшу! – приказал он Зете по-английски. – Наслаждайся!

– Мне нужны палочки! – заявила обрадованная Зета. Вооружившись палочками, она стала со скоростью пылесоса втягивать в себя лапшу, довольно хлюпая.

Макото устроился на подушке хромированного табурета.

– Сначала мне показалось, что она на тебя не похожа, но теперь я могу чувствовать сильное семейное сходство.

– Хай [59]. – Старлиц поблагодарил хозяина дома вежливым японским кивком.

– Очень приятно познакомиться с этой юной леди. Однажды ты уже упоминал про свою дочь, но тогда я решил, что все увязнет в этих невозможных американских джунглях развода и опеки. Ничего не собираюсь выпытывать.

Старлиц отвесил встревоженный полупоклон.