Зельда Марш

Прошло три месяца, и вдруг Зельда получила из Бэкерсфильда известие о смерти отца. Смерть эта немного опечалила ее, но она была далека от того, чтобы горевать по-настоящему. С тех пор, как она переехала к дяде, она ничего не слышала ни об отце, ни о Мэтии. На ее редкие письма не было ответа. О смерти старого Джо телеграфировал столяр-шотландец, много лет живший по соседству с «Гастрономическим Отелем». Зельда с теткой поехали на похороны. Унылое зрелище! Больше всего запомнилась Зельде плачущая толстая Мэтиа, окутанная густой черной вуалью, ехавшая за катафалком в телеге.

По завещанию отца Зельде досталось несколько сот долларов и она пожелала передать их этой женщине, которая заботилась о беспомощном, полуслепом старике все последние годы. Но дядя Кейлеб флегматично возразил: «нет!» По возвращении в Сан-Франциско он вдруг проявил усиленный интерес к вопросу об ее средствах и образовании. Было очевидно, что завещание его разочаровало. Он заявил Зельде весьма определенно, что, так как наследство ее оказалось совсем невелико, ей следует немедленно начать готовиться к тому, чтобы самой содержать себя. Он не намерен больше опекать ее. Дядя заставил ее бросить школу и поступить на курсы бухгалтерии и стенографии.

Зельда и раньше чувствовала, что она не вполне желанная гостья в этом доме. Теперь же ее присутствие только терпели. Тетка посматривала на нее огорченно и озабоченно, словно считая в чем-то виноватой. Зельда всей душой жаждала уйти отсюда. Она решительно накинулась на занятия бухгалтерией, стремясь поскорее стать независимой. Она уже видела себя достигшей успеха, обеспеченной материально, в маленькой квартире, где она будет распоряжаться, как хозяйка; видела, как приходит к ней Майкл. Может быть, они поженятся. Во всяком случае они освободятся от надзора его эгоистической, требовательной матери, и ее, Зельды, холодных деспотов-родственников, и соединятся открыто. Улыбаясь во все лицо, Майкл соглашался, что это «блестящая идея». Однако он огорчал ее тем, что не любил заглядывать в будущее, не беспокоился о завтрашнем дне, живя только настоящим. А Зельда предвидела, что, если не предпринять что-нибудь сейчас, то дело может кончиться для них печально. Ее не удовлетворяло то, что было между ними. Она слишком любила Майкла. Он тоже любил ее, она не сомневалась в этом и ей как будто не в чем было упрекнуть его. Но ей не нравились его легкомысленный оптимизм, его детская вера, что все уладится к общему удовлетворению: они с Зельдой будут принадлежать друг другу, мама будет довольна, родные Зельды благословят их, и все заживут в идиллической любви и согласии. Он не хотел тревожиться. Зельда тревожилась за двоих.

Но любовь к Майклу, мысль о нем, воспоминание о их последнем свидании, трепетное ожидание новой встречи наполняли ее жизнь и заслоняли все: тяжелую атмосферу в доме дяди, чуждую обстановку курсов, грубость новых коллег, гораздо старше ее и в большинстве своем принадлежавших к совсем другому кругу, чем Зельда… Она ничего не замечала, и для нее было полнейшей неожиданностью, когда однажды тетушка открыла комнатку, где хранились платья Зельды, собрала все в узел и ушла, унося его с собой. Потом, воротясь, забрала обувь и шляпы. Оставила только ночной чепчик и капот. Зельда поняла, что все открылось и ее перевели на положение заключенной, пока не будет решено, как с ней поступить. Нора молча приносила еду на подносе. Три дня Зельда не видела никого, кроме горничной.

Одиночество, беспомощность и беспокойство, растущее с каждым часом, были уже сами по себе наказанием, и суровый дядя был бы доволен, если бы знал, как тяжело это повлияло на племянницу. Сердце у нее болело; она тосковала по Майклу, но не было возможности послать ему хоть одно словечко, рассказать, как она рвется к нему, как заняты им все ее мысли. Несомненно, его мать так же сурово обошлась с ним, как дядя и тетка с ней, с Зельдой. Их хотят разлучить. Кого же из них отошлют отсюда? Майкла?.. Нет, скорее ее… Но куда?

Наутро четвертого дня у ее двери послышались тяжелые шаги дяди Кейлеба. Он отпер дверь. Как ненавистны были Зельде его угрюмое лицо и эта черная борода мормона! Она боялась его, как и тетя Мэри, и Нора. А ему нравилось внушать трепет. Вот и сейчас он, стоя в ногах кровати, с явным удовлетворением изучал ее испуганное лицо. Потом потекли короткие, ужасные фразы, каждая ранила, как пуля. Он говорил о ней, об ее испорченности, бесчестности. Он употреблял выражения, как кнутом, хлеставшие Зельду. С презрением отзывался об ее отце, утверждая, что ничего другого нельзя было ожидать от дочери такого беспутного субъекта, Завтра утром — заявил он Зельде — он отвезет ее в приют Св. Катерины, исправительное заведение для падших девушек, и там ее запрут на три месяца. Он бы держал ее там дольше, но через три месяца ей минет восемнадцать лет, она будет совершеннолетней, а закон, к сожалению, не разрешает запирать совершеннолетних. После этого ей нечего рассчитывать на помощь, пускай устраивается, как знает. Он и его жена отказываются от нее навсегда.