Зелье Миранды

Самым унизительным было для меня, когда пришлось накрывать на стол для богатых девушек, и одна из них заявилась раньше всех в столовую.

– Миранда, а я думала, Сьюзен пошутила, когда говорила, что тебя перевели к нищим.

Последнее слово было выделено едкой интонацией. Я молча продолжала свое дело, лишь сильнее склонила голову. На завтрак у хозяек верхних этажей оказались овсяная каша с малиной, горячие лепешки и ароматный кофе. Это не шло ни в какое сравнение с одним яйцом, вчерашним подсохшим хлебом и несладким чаем. Негодяйка же продолжала меня донимать. Она шла следом и саркастично замечала:

– Говорят, на первом этаже нет воды и слуг, а еще тебя отправят работать в поле, где твои нежные пальчики огрубеют, и никакой мужчина не возьмет тебя замуж.

– Заткнись! – не выдержала и рявкнула на наглую девицу. Та открыла рот, а потом заголосила от возмущения:

– Ты что себе позволяешь?!

Я же, закончив сервировать стол, направилась к выходу. Марианна догнала меня и, схватив за руку, вынудила повернуться.

– Я не разрешала тебе уходить.

Надо же, а раньше я считала ее доброй девушкой, которая угощала конфетами тех, кто чистил ее ботинки или стирал вещи. У Марианны даже была собственная парикмахерша с первого этажа.

– А я не собираюсь тебя спрашивать, – выдернула руку из ее цепких пальцев.

– Придется, я заплачу монашкам, и они заставят тебя мыть полы в моей комнате, – усмехнулась Марианна.

– Не дождешься.

Я гордо ушла, но в тот же вечер ко мне пожаловала старшая сестра и заявила, что с завтрашнего дня я обязана буду убираться в комнате ненавистной Марианны.

Когда я отказалась, меня на ночь заперли в холодном подвале. Так повторялось еще три дня. Откуда у семнадцатилетней девушки было столько упрямства и силы воли, удивлялись даже монашки. А я сама не знала, только понимала одно: если уступлю, то все. Опущусь ниже первого этажа.

Через три дня я сильно заболела и, если бы не Фанни, не плыла бы сейчас на корабле домой.

Заставлять прислуживать кому-либо на верхних этажах меня больше не пытались, но стали отправлять в поля. Благодаря монахине Саре вечерами я проводила время в любимом месте, лаборатории, и создавала зелья. Так появился крем для рук, он отбеливал кожу и делал ее мягкой. Фанни я подарила первой свое изобретение, потом Саре, а после… образовалась очередь, и я не растерялась, стала продавать. У меня появилась цель: накопить денег, купить билет до родного города и уехать из монастыря.

Билет на корабль стоил недешево да еще нужно было приобрести еды в дорогу и так, чтобы хоть какие-то монетки бренчали в кошельке.

Фанни, когда узнала о моей мечте, попросилась со мной, и я стала копить на два билета.

В день моего восемнадцатилетия, в первый день осени, пришло сухое письмо от отчима. Мама была при смерти. Мне предлагалось оставаться в монастыре и молиться за ее душу. В этот же день я купила два билета на корабль до города, еду мы с Фанни стащили с кухни. Добрая сестра Сара поделилась частью ингредиентами для зелий и толстой книжкой с формулами, чтобы я могла дальше обучаться.

– Это твоя магия, Миранда, и необходимо ее развивать.

«А еще я смогу спокойно зарабатывать», – мелькнула мысль в голове. Монеты в кошельке, спрятанном в корсаже, приятно грели душу. Я ощущала себя взрослой и самостоятельной флер.

Рано утром Фанни и я покинули ненавистный монастырь. Навсегда. Это было огромное счастье – стоять на палубе, вдыхать соленый воздух, ощущать брызги воды на лице.

– Как красиво! – Фанни сложила перед собой руки, и мы вместе наслаждались рассветом над спокойным морем. Казалось, все случилось так давно, а не несколько часов назад.

Сейчас, когда я смотрела на открытый гроб и сжимала до боли кулаки, внутри расползался холод. Мы с Фанни едва успели на похороны, гроб уже увезли на кладбище и пришлось нанять извозчика. Хорошо, старая повариха Полли узнала меня и все рассказала.

Народу оказалось много, и люди расступались передо мной, узнавая. Ненавистный Саймон со скорбным лицом стоял у могилы и говорил речь о любимой жене, как он будет страдать после ее ухода и как жаль, что дочь не смогла навестить мать.

– Это решение Миранды, и я не стану ее осуждать, – вздохнул лицемер. За год он нисколько не изменился. Невысокий, крепкого телосложения, без единого волоса на голове и в очках. Отчим производил первое впечатление приятного, интеллигентного мужчины. Видимо, на это купилась моя мать.

– Я бы приехала раньше, если бы знала, как плохи дела, – тихо, но твердо произнесла, приближаясь к гробу. Отчим вскинул голову. Пухлые губы Саймона недовольно изогнулись, а в серых глазах мелькнула злость.

– Не будем устраивать концерты на кладбище, дочка, – миролюбиво попросил отчим. Мне хотелось крикнуть, что он гад. Самый последний гад! И я ему не дочка! Но ради мамы промолчала.

Если бы я не решилась покинуть монастырь, а продолжала ждать призрачного вызова, то даже проститься бы не успела с родным человеком.