Зелень. Трава. Благодать.

Она смотрит на мой костюм, затем обводит взглядом комнату.

— Ты скоро ко мне поднимешься?

— Да, сейчас, скоро поднимусь.

— Здорово. Только побыстрее, ладно? — С этими словами она скрывается наверху.

Я спешу на кухню. Две ложки какао в молоко с пенкой. Пять кусков сыра, потому что она всегда просит еще один после того, как съест свои четыре. Я ставлю телефон у нижней ступеньки лестницы, взбегаю наверх, отдаю еду Сес и иду за пластинками. Сгребаю в кучу штук тридцать и тащу их в ее комнату. Сверху оказывается «Альбом 1700» Питера, Пола и Мэри. Я кладу пластинку на диск проигрывателя, включаю его и сажусь на краешек кровати Сес, чтобы удобней было общаться с ней, сидящей напротив на маленьком стульчике. Комната наполняется музыкой. Сес жует сыр, держа кусок обеими руками, как белка орех.

— Какой вкусный сыр, — говорит она.

— Могу представить, — отвечаю я.

— Хочешь кусочек?

— Я не голодный.

— Тебе нужно есть больше сыра, — говорит она, — а то ты такой худенький. А сыр тебе поможет. У меня вон, видишь, даже складки появились. Думаю, это все от сыра.

— Да нет, я правда не голодный, — настаиваю я.

— Ты не хочешь есть из-за Грейс?

— Не знаю. Может быть, — честно отвечаю ей я.

— А они с мамой придут к нам? — спрашивает она.

— Нет.

— Это хорошо, — говорит она. — Сейчас я хочу просто побыть с тобой.

— Да, малышка, и я тоже, — говорю я и обнимаю ее, а она рыгает, правда, тихо.

— Это что было — благородная отрыжка? — интересуюсь я.

— Ты должен слышать телефон, когда позвонит мама, — говорит мне Сес.

— Бля, точно.

Питер, Пол и Мэри уносятся за горизонт на реактивном самолете и бог весть когда еще вернутся. Тишина в комнате отдается тяжелыми пульсирующими ударами, как головная боль, как биение сердца. Мы сидим и смотрим в пространство.

— Генри, помнишь ту ферму с коровами, про которую ты мне рассказывал вчера вечером?

— Конечно, помню, — говорю я. — А что?

— Сколько лет еще ждать, пока мы туда переедем? — спрашивает она.

— Ну, я думаю, где-то лет через семь, а если повезет, то и через шесть. А что?

— Не хочу так долго ждать. Хочу сейчас.

Сес снова плачет, а я снова ее обнимаю. От нее пахнет сахаром. Она трется носом о мой испачканный кровью костюм. Я протягиваю ей платок, и она громко в него высмаркивается — ну просто туманный горн.

— Придется подождать, — говорю я. — Семь лет — это ерунда. Тебе сейчас уже целых восемь. А посмотри, как быстро годы пролетели.

— И правда, быстро, — соглашается она. — Я помню садик, как будто еще вчера туда ходила.

— Вот именно, — говорю я. — А следующие восемь лет пролетят и того быстрее. Посмотри на меня: мне тринадцать. Мужик уже.

— Ну, это ты сильно загнул, приятель, — прыскает она, все еще продолжая плакать, но уже не так сильно.

— Я только хочу сказать, что тебе просто нужно стиснуть зубы и ждать. Все, что нам с тобой нужно, — это стиснуть зубы и ждать. Вместе.

— Все равно было бы здорово, если б мы уезжали туда уже завтра, — говорит Сес. — Даже не могу себе представить, как это — жить на ферме, где вокруг столько деревьев.

— Еще как можешь, — уверяю ее я. — А знаешь что? Давай до тех пор, пока не переедем на ферму, будем понарошку считать, будто мы живем в лесу. Прямо завтра и начнем. Как тебе?

— Не знаю, Генри, — говорит она. — Иногда мне кажется, что у тебя не все дома.

Я сигаю с кровати через ее голову, а она сидит, вжавшись в стульчик, и визжит.

— Ты что, хочешь сказать, я ненормальный, Сесилия, ты это хочешь сказать? Если да, то так оно и есть, — соглашаюсь я. — Уууу уууу ахххх уууу уууу аххх аххх.

Я кричу, изображая обезьяну, прыгаю по комнате и чешу себе подмышки. Сес смеется, а это как свежая кровь для давно засевшего у меня в заднице юмориста.

— Обезьяны. Не понимаю, почему на то, чтобы эволюционировать из обезьяны, человечеству потребовались миллионы лет? Да просто возьми ты эту обезьяну, нацепи на нее куртку «Филлиз» и рабочие ботинки — вот и готов твой собственный портрет. Вылитый современный отец семейства. Я что-то не пойму: где здесь эволюция? Видела когда-нибудь, какие у папы на спине заросли? А голым его никогда не видела? Господи. Всякий раз, как он расхаживает в белых трусах по дому, я только и жду, что вот-вот из-за цветочного горшка высунется Элмер Фадд и пристрелит его из слоновьего ружья. Что за чухня у нас до сих пор стоит на проигрывателе? Неужели все те же Питер, Пол и Мэри? Пора сменить пластинку.

Пластинки следуют одна за одной: Айрн Баттерфлай, Конуэй Твитти, Лайтнинг Хопкинс, Литтл Ричард, Руфь Браун, Брюс Спрингстин, Чикаго, Бостон, Канзас, Исли Бразерз, Файв Сэйнтс, Рай Кудер, Кэрол Кинг, Тодд Рундгрен. Летят песни, летят шутки.

Кинкс.

— Покажите мне священника, и я покажу вам его счет в швейцарском банке и жену в штате Юта.

Тертлз.

— Даже мне становится неловко, когда тренеры в профессиональном спорте то и дело хлопают своих спортсменов по заднице. А это еще что за сборище голых Барби, Сес? Не иначе решила основать здесь колонию для нудистов?