— Убери свои семечки, стройняшка, — говорит Грейс, копаясь у себя в рюкзаке. — У меня есть молоко и кексы, — объявляет она, закуривает сигарету, вытаскивает упаковку «Магдаленас» и кварту молока и передает еду по кругу. Жизнь прекрасна. Мы откидываемся назад, наслаждаясь угощением — Грейс продолжает курить, — и отдыхаем: лениво, в полудреме, а коровы вокруг отгоняют мух шлепками хвостов и медленно пережевывают траву — морды у них тупые, как валенок.
— Генри, а что это такое у коровы внизу? — спрашивает Сес.
— Это у нее яйца, — отвечает ей Грейс и кладет мою голову себе на колени, прежде чем я успеваю сказать ей, что не нужно говорить Сес такие вещи. Господи Иисусе. О чем бишь это мы? А, да, про коров и про яйца.
— Это вымя, Сес, — с трудом говорю я сестре, поскольку перед моим мысленным взором по небу проносятся стаи взведенных членов. — Гарри, кинь мне свой шлем, — говорю я и пристраиваю его себе по центру.
— Если хочешь знать, что такое яйца, посмотри вон туда, — говорит ей Бобби Джеймс, указывая на Гарри, который в это время поднимает танкетки [17]и проверяет сохнущую одежду. Он нагибается, и сзади, на трусах «Вилланова уайлдкэтс» расправляется слово ЗАЩИТА. После того как все отхохотались, Марджи Мерфи кладет голову Бобби Джеймса себе на колени.
— Генри, а что такое яйца? — спрашивает Сес.
— Да так, ерунда, — отвечаю я ей, смахивая у нее с губ кокосовую стружку. — Помнишь, вчера я тебе рассказывал, как фермеры получают молоко из вымени?
— Ты сказал, что они его
Мы с Гарри приподнимаем Арчи, который краснеет так, что даже под темными очками заметно, и кладем его головой на колени Сес. Потом я снова падаю рядом с Грейс и возвращаю все по местам: голову — ей на колени, шлем — чтоб прикрывал стоячий член, который исполняет у меня в штанах нечто похожее на ча-ча-ча: пам-пам-пам-пам-пам-па!
— Приятно хоть иногда выбираться из кресла, — говорит Арчи, ловя ладонями мошкару.
— Генри, а вся эта земля — она что, принадлежит одной семье? — спрашивает Сес, глядя на ферму.
— Скорее всего, да, — отвечаю я.
— И вон там, где трава за забором, — это тоже их двор?
— Ага.
— Прям всё-всё?
— Угу. Всё их.
— И тут всегда так тихо и мирно?
— Конечно, всегда.
— Тогда почему все не живут на фермах? — спрашивает она, и я не могу удержаться от смеха.
— Да какие-то они странные, эти фермы, — говорит ей Грейс, играя с моими волосами.
— Что значит странные? — тут же встревоженно переспрашиваю я.
— Странные, как будто там кто-то
— А вот и не было бы, — убеждаю я ее. — Ты бы жила там со своим мужем. Вы будете сидеть у порога, держась за руки. Ты будешь засыпать у него на плече, и он будет обнимать тебя и чувствовать твои мягкие волосы у себя на щеке и нюхать, как пахнет шампунем. Ночью на дворе будет светло от звезд, и тишина, и никаких драк. Ты будешь жить одной любовью. И вокруг не будет ничего страшного и странного, — говорю я с неподдельным жаром.
— Господи, Хэнк, — говорит мне Грейс, — ты говоришь так, будто про нас с тобой.
— А что если б и так? — спрашиваю я, улыбаясь, и не мигая смотрю прямо ей в глаза.
— А, поняла. Я подыграю, — говорит она, широко улыбаясь мне в ответ. — Значит, если мы с тобой поженимся и будем жить на ферме, то, если ночью мне станет страшно, ты меня защитишь? Верно говорю?
— Да, куколка, совершенно верно, — сияя, подтверждаю я. — Я, Хэнк Тухи, буду твоим защитником.
— О, мальчик мой. Но нам понадобится еще и собака, — продолжает она, правда, с ухмылкой. А глаза так и пляшут на мне.
— Заметано, — говорю я. Все, что только Грейс не пожелает.
— И пара охранников.
— Заметано.
— И может, еще танк и ручные гранаты. А, еще тигр.
— Все заметано.
— Ну вот и ладненько, — смеется она. — Тогда как только — так сразу, Хэнк.
— Круто, я придумаю что-нибудь особенное, — говорю я.
— Например? — приближая лицо ко мне и выпуская дым изо рта, спрашивает она.
— Ну не знаю. Может, песню спою или танец станцую на глазах у кучи народа.
— Клево, — смеется она. — Дай мне знать, когда соберешься, чтобы я могла принарядиться.
— Не выйдет, сладкая моя, — говорю я. — Это будет сюрприз. Кстати, тебе идет абсолютно все. Тряпки, мусорные пакеты. Абсолютно без разницы.
— Мусорные пакеты, — повторяет за мной Грейс; ее широкая улыбка сверху освещает мою — я все так же лежу у нее на коленях. — Ну, Хэнк Тухи, это уже слишком. — Теперь она улыбается еще шире и теплее, чем солнце над головой. Кажется, будто мне улыбается вечность, но тут до меня доносится голос Сес:
— Арчи, а ты как собираешься сделать мне предложение?
— Никак, — отвечает ей он. Она дергает его за ухо. — Ай!