Зелень. Трава. Благодать.

Дальше долгий подъем, приходится сильнее работать педалями. Потом круто направо, вниз по холму, мимо большой эстрады, где плохие фолк-исполнители поют песни Вуди Гатри и Пита Сигера под жидкие аплодисменты трех десятков безработных синяков, сидящих на траве поблизости. Дальше идет длинный и солнечный прямой участок, который заканчивается еще одним вибрирующим в ушах мостом, потом поворот налево, и сразу же второй водопад и новая партия травокурящих, велокрадущих, древорасписывающих пуэрториканцев, мимо которых нужно опять-таки пролететь на скорости до того места, где тропа вновь ныряет в тень и начинает виться между деревьев. Под бетонной аркой хорошее эхо, и можно, проезжая под ней, крикнуть йоуили жопа— получится смешно.

После арки лес начинает сгущаться, постепенно людей вокруг становится меньше, потом они исчезают вовсе. Остаешься только ты сам, шестеро твоих лучших приятелей да Мать-Природа. Здесь кора у деревьев твердая и коричневая, и на ней нет никаких сердец с надписями вроде ХУЛИО ЛЮБИТ МАРИЮ. В воздухе пахнет жимолостью. По обеим сторонам тропы сквозь широкий травяной ковер пробиваются желтые и фиолетовые лесные цветы. Деревья расступаются — солнце пригревает нам спины и головы, — затем вновь начинают толпиться у тропы, нависая над нами, словно плакучие ивы, словно в танце. Заслышав звон побрякушек на наших велосипедах, олени перестают жевать ягоды и несутся к воде. Мы зовем их, нежно, с любовью. Просим не пугаться. Сегодня здесь нечего бояться. Сес говорит мне: «Смотри, Генри, я еду с одной рукой и ко мне на корзинку приземлился листочек». Марджи Мерфи в целях безопасности показывает руками сигналы поворотов. Бобби Джеймс на ходу рвет ягоды с кустов и кидается ими в защищенного шлемом Гарри, который не обращает внимания на эти покушения, чтобы не уронить Арчи. Арчи задирает руки вверх каждый раз, как его кресло катится под гору. Грейс едет без рук и курит одну за одной, запрокидывает голову, чтобы выдохнуть дым прямо вверх, и смотрит на синее небо.

Я гляжу на это и чувствую, что все кругом — любовь, и это все я люблю в ответ. Высокие деревья, свежий воздух, раздолье и тишина. Умиротворение. Никаких битых бутылок и покореженных машин. Никаких баров на углу и магазинов «Всё по доллару». Только я, моя сестра, мои друзья вдали от городской толкотни. Все, кого я люблю, счастливы и влюблены в кого-то, кто с ними рядом, здесь, в лесу — а может, и на ферме — в окружении цветов, деревьев, зеленой травы, и Грейс Макклейн рядом со мной, любит меня. Я еду на велосипеде по лесу, и все это здесь, прямо передо мной. Я все это вижу, чувствую на вкус, ощущаю повсюду, даже кончиками пальцев рук и ног. Не существует ничего, способного разрушить это чувство во мне.

Ничего, кроме Горы, словно разбойник поджидающей велосипедистов на шестой миле лесной тропы. Вышиной она миль в сорок и такая крутая, что, когда штурмуешь ее на велосипеде, кажется, будто въезжаешь по стене на колокольню церкви Святого Игнатия. Те из нас, кто на велосипедах, способны на такое, хоть и трудно придется, а вот у Гарри с Арчи, похоже, намечаются проблемы. Мы сворачиваем с тропы, не доезжая ярдов пятидесяти до подножья Горы, чтобы посовещаться. Гарри полон оптимизма.

— Почему бы и нет? — говорит он. — За ланчем я употребил много углеводов. Я смогу.

— Мы верим, что ты сможешь, — нахмурившись, говорит ему Марджи Мерфи. Из нас всех она самая ответственная. То есть я хочу сказать, она здесь единственная ответственная. — Так зачем тогда пробовать, правильно? Давайте просто повернем обратно.

— Подожди-ка секунду, — говорит ей Бобби Джеймс. — Это ведь Америка. Если он хочет подняться на роликах в гору, толкая перед собой инвалидное кресло, это его право. Кто мы такие, чтобы его останавливать? Мы ж не коммуняки какие-то, — возмущается он, ратуя не столько за демократию, сколько за возможность посмотреть, как они навернутся.

— Генри, скажи хоть что-нибудь своим идиотам друзьям, — говорит Марджи, показывая на Бобби и Гарри.

— Я за них, — сообщаю я ей. — Гарри хочет попытаться — почему бы и нет?

— Спасибо, Генри, — говорит мне Гарри.

— Нет проблем, Гар, мы же с тобой друзья все-таки, — отвечаю я.

— Я ушам своим не верю, — жалуется Марджи. — Сес, тебе не кажется, что это попросту глупо?

— Нисколечко, черт возьми, — отвечает ей Сес. — Я верю в Америку, как Бобби Джеймс.

— Грейс, ну хоть ты меня поддержи, — умоляет Марджи, которой уже просто не к кому больше обратиться.

Грейс только смеется:

— Ну и вали отсюда, если что не устраивает. Жалко, я фотик не взяла.

— Просто невероятно. Вокруг одни идиоты, — говорит Марджи точь-в-точь как ее мамаша.

— А мое мнение здесь кому-нибудь интересно? — спрашивает Арчи, пожевывая зубочистку.

Все умолкают и смотрят на него в ожидании вердикта.

— Я согласен.