Зеленая

Мне хотелось спросить, где папино поле, но спрашивать было не у кого. На порог соседней лачуги вышла плосколицая женщина, обернутая в расшитый колокольчиками шелк, и угрюмо уставилась на меня. Кожа у нее была не такой темной, как у детей, но она была такой же костлявой и мрачной.

«Наверное, они здесь все голодают», — подумала я.

Рисовые чеки за деревней были затоплены водой; над ее поверхностью пробивались маленькие зеленые ростки. Наверное, предыдущий урожай был плохим. Такое случается, если воды слишком много или слишком мало. Как-то я обнаружила среди книг госпожи Данаи пособие по рисоводству и очень обрадовалась, ведь рис выращивали на моей утраченной родине.

И вот я вернулась — и заново обрела свою родину!

Не останавливаясь, я кивнула женщине. Она не ответила, но продолжала глазеть, пока я не вышла из ее деревушки и не скрылась за поворотом. Я повернула направо, назад, к северу, повинуясь инстинкту, который был почти прихотью. С каждым шагом мои матросские ботинки поднимали тучи пыли. Солнце пекло мне голову — я вспомнила, что так же было и много лет назад. Только тогда солнце казалось мне другом, постоянным спутником, а сейчас стало врагом. Правую половину лица все больше жгло.

Как я ухитрилась отправиться в путь, не запасшись водой? Какая же я дура!

Я шла, окидывая взглядом отходящие от дороги тропки. Они вели к странным кирпичным сооружениям. Когда из одного такого сооружения, потягиваясь, вышел мужчина, я поняла, что здесь живут люди. Неужели папина хижина такая же низкая?

Рядом с нашей хижиной стоял воротный столб и росли банановые деревья; ее окружали густые заросли бугенвиллей. Здесь же среди рисовых полей стояли лишь убогие лачуги. Я посмотрела вперед, на линию деревьев, и сердце у меня забилось чаще.

Там?

С трудом удерживаясь, чтобы не побежать, я шагала по дороге. Похоже, все правильно. Я иду куда надо.

Пройдя тень под какими-то чахлыми пальмами, я посмотрела на ближайшие рисовые чеки. Они почти ничем не отличались от предыдущих. Сердце у меня окаменело.

Наконец я решила спросить дорогу. В придорожной канаве, под знакомым баобабом, мужчина вырезал куски илистого дерна. Я знала, что отцовская хижина уже совсем близко.

— Скажите, пожалуйста… — начала я.

Мужчина перестал тыкать в грязь своей мотыгой — точнее, палкой с заостренным концом — и молча уставился на меня.

— Я ищу поле, где хозяином владелец буйвола по кличке Стойкий.

Крестьянин пожал плечами и снова начал резать ил — наверное, он удобрит им свое поле. Я шла вперед и у всех встречных спрашивала про Стойкого. Наконец какой-то человек с тележкой, наполненной резаной соломой, показал мне вперед.

— Стойкий, говоришь? — спросил он. — Пятый поворот направо. Ты, наверное, ищешь ферму Пинарджи.

Пинарджи?! Имя… Я чуть не заплакала, но сложила вместе ладони и поклонилась.

— Спасибо вам.

— Не знаю, мальчик, что у тебя за дело, но поспеши!

— Да, конечно.

Вдумчиво считая, я нашла пятый поворот направо. Дрожа, я свернула с дороги. Впереди меня росли банановые деревья, а под ними я увидела пару глинобитных хижин. Ряд неровных пней торчал на том месте, где когда-то, наверное, росли мои бугенвиллеи. Их срубили на дрова?

Я шла медленно, все медленнее с каждым шагом. Хижины окружала грубая изгородь. Я-то помнила, что воротный столб был почти такой же высокий, как Федеро, но увидела лишь маленький и корявый столб, который как будто собрал тупоумный ребенок.

Потом я услышала цоканье деревянного колокольчика. Из-за хижины вышел Стойкий; он поднялся на ноги со своего места, где сидел, и внимательно посмотрел на меня. Я зашагала быстрее; глаза снова наполнились слезами. Буйвол фыркнул — раз, другой — и покачал головой. Колокольчик заклацал снова и снова.

Неужели он узнал меня, хотя прошло столько лет?! Воспоминания нахлынули на меня с новой силой.

Из хижины вышла женщина и тоже уставилась на меня. Она была худая, смуглая; на ней была лишь рубаха из грубого полотна, дважды обернутая вокруг нее и закинутая за плечо.

— Кто ты? — спросила она.

Я замерла на месте. Стойкий фыркнул. Набрав в грудь побольше воздуха, чтобы голос не дрожал, я ответила:

— Я дочь своего отца, которая наконец вернулась домой.

Она подошла, взяла меня за подбородок и медленно повернула лицо туда-сюда.

— Дочь Пинара умерла вместе со своей матерью еще маленькой. Но… да, ты похожа на него.

Тут мне бы повернуться и бежать. Тогда воспоминания о доме сохранились бы в моем сердце нетронутыми… В тот миг они были еще цельными.

Дура, дважды дура! Я не двинулась с места.

— Стойкий меня узнал. Буйвол меня помнит.

Женщина оглянулась через плечо:

— Этот старый мешок с костями? На следующей неделе он отправится на бойню. — Она закричала: — Пинар! Выйди!

Из хижины вышел отец — дрожащий, усталый. Он уставился на меня пустым взглядом, как будто никогда в жизни меня не видел. Мне захотелось подбежать к нему, обнять его, но его жена крепко держала меня за плечо, и сердце у меня упало. Стойкий продолжал трясти головой; уши у него хлопали, он фыркал в такт колокольчику.

Буйвол вовсе не радовался моему возвращению. Он приказывал мне убираться.