Зеленая бездна

-- Топят еле-еле. А погода, видишь, как скачет? Тяжело для здоровья, милая, ох как тяжело! Ну что, много вам в школе задают?

Часто в магазине "Продукты" я встречала Ромку. Он покупал для отца портвейн и сигареты. Я никогда не думала о нем, даже не замечала, какой он, и только однажды случайно разглядела.

Был конец февраля. Снег уже местами стаял, показав свалявшуюся прошлогоднюю траву. Ромка бежал вдоль пруда с Митей Козликом и еще какими-то дворовыми, которых я не знала по именам. Их лица были угрюмыми, скучными, и только Ромкиного лица я никак не могла увидеть. Он смотрел на Козлика. Они бежали позади всех.

-- Прилагательное -- это то, что прилагается к существительному, -объяснял Козлик на бегу, -- и отвечает на вопрос "какой?". Понимаешь?

-- Ты только не смейся, Митя, над тем, что у меня случилось, -- сказал Ромка и вдруг остановился. Он снял сапог и следом стащил носок с дыркой на пальце. Он был одет в теплую куртку, школьные штаны, зимние сапоги. Вернее сказать, он остался в одном сапоге, а другой держал в руках. Он был весь закрыт от меня одеждой, и только его лицо, кисти рук и ступня, с розовой потертостью на мизинце, остались открытыми. Зимой у всех видны только лица и ладони, а если вдруг где-нибудь в метро среди зимы случайно приподнимется рукав, открывая бледное запястье, и дальше поползет к локтю, то уже невольно все взгляды вагона обовьются вокруг этого запястья и вдоль прожилок потекут за рукав. Поезд трясется под землей, и чья-то слабая рука ухватилась за поручни, спасаясь от тряски, и серолицые, унылые не сводят с нее глаз. А тут над осевшим снегом он держал голую ногу, и из распахнутого ворота куртки торчала тонкая шея.

-- Больно? -- участливо спросил Козлик.

-- Что, не видишь, шкура лопнула?

-- Вон уставилась, -- показал Козлик на меня.

Ромка тут же обернулся, он думал, что я буду смеяться. А я думала, что вот белый снег острого холода и над ним -- его ступня теплой белизны.

-- Иди давай! -- крикнул Ромка.

Но я не пошевелилась.

-- Что встала? -- подтянул Козлик. И даже дворовые где-то далеко впереди остановились и смотрели на меня.

-- Влюбилась? -- кривенько усмехнулся Козлик. -- Эй, Ромыч, она влюбилась!

И тогда я засмеялась:

-- Назаров, у тебя нога как простокваша!

-- Что-что она говорит? -- переспросил он Митьку.

-- Что ты разул свою простоквашу? -- крикнула я. -- Простокваша ты разутая!

Он хотел побежать за мной, но наступил голой ногой на снег и обжегся холодом. Я отбежала в сторону и стала притопывать и приплясывать на месте, показывая, как ходит Ромка по снегу в одном сапоге.

-- Сейчас получишь! -- крикнул Козлик, оскалив тонкое личико. -- Ох как ты сейчас получишь!

Тогда я совсем развеселилась. Я стала приседать и кричать:

"Ме-е-е, Козлятина, ме-е-е!", изображая Козлика, и Козлик за мной побежал. Он бегал очень быстро, и я думаю, что он бы с легкостью нагнал меня, если бы по пути мне не встретился подъезд старухи Раисы. Я вбежала к ней в квартиру, даже не позвонив, потому что она забыла закрыть дверь, и следом за мной влетели Митька и Ромка.

-- Это мой дом! Мой! -- кричал Ромка.

-- Пошла отсюда! Пошла! -- привизгивал Козлик.

А старуха Раиса сидела на кухне у батареи. Она включила газ для тепла, все четыре конфорки, и поставила чайник. Чайник давно кипел, и пар оседал на оконных стеклах. Она крошила хлеб в коробку кефира, неряшливо ела и плакала.

-- Спасите! -- крикнула я, протискиваясь между ее табуреткой и батареей. -- Помогите! Они преследуют меня ни за что ни про что! -- Но по пути успела выключить чайник.

От неожиданности Ромка с Митькой замерли в дверях.

-- Вон! -- сказала старуха мальчишкам и тонким пальцем указала на дверь.

-- Да она... -- начал было Ромка.

-- Пойдем, Ромыч, -- подтолкнул Козлик и незаметно, из-под полы куртки показал мне кулак.

Мы остались со старухой вдвоем. Она доела хлеб, разбухший от кефира, и выпила жидкие остатки со дна коробки. По подбородку белой полоской потек кефир, но она не заметила.

-- Вкусно! -- улыбнулась она и посмотрела на меня в упор серыми свинцовыми глазами. Мы замерли.

Я думала: она видит меня насквозь. Она знает, что я ее обманула. Сейчас она спросит у меня, почему я убежала от Козлика и от ее любимого внука, и что я ей отвечу?

Старуха не сводила с меня круглых выпуклых глаз. Она следила за каждым моим движением и вдруг вытащила пластмассовую челюсть изо рта и подала мне.

-- Вот, полоши в штакан, -- прошамкала старуха. Размокшие кусочки хлеба прилипли к коричневым зубам. Я оглядывалась в поисках стакана, но старуха неожиданно передумала.

-- Дафай-ка луше погофорим, -- вставила челюсть обратно и опять пронзительно уставилась на меня. Мы молчали.

-- А ведь и я молодая была, -- сказала она наконец.

-- Когда? -- услужливо спросила я, думая, что бы мне рассказать про Ромку и Козлика так, чтобы походило на правду.