Десять утра. Уже довольно поздно, и перечень субботних дел по дому не вызывал радости. Как бы там ни было, надо взять машину и отправиться в супермаркет – Карлито в своем кресле, а я в своем. Уже там сделать несколько почетных кругов на парковке, найти место, купить все по составленному списку, написанному вроде бы и вместе, но будто для незнакомых людей. После этого отстоять в огромной очереди, загрузить покупки на всю неделю, еле отбить монетку в один евро у людей, вырывающих из рук тележку, выстоять в пробках до самого дома, поднять все на лифте, разложить по полкам, разобрать грязное белье, запустить стиральную машину, приготовить еду для Карлито… два часа дня.
Когда Реби, измотанная, возвращалась домой, я, порядком измотанный, кормил Карлито, которому уже давно пора было поесть.
Каждую субботу по возвращении домой Реби открывалась одна и та же картина. Карлито, который бежал ей навстречу с распахнутыми руками и надеждой на объятие. Муж, домывающий посуду на кухне с надеждой на поцелуй, который холодно зависал где-то на щеке. И расположившаяся будто у себя дома рутина, которая, как назойливый гость, никак не желала уходить.
Послеобеденный сон Карлито заставал нас на диване, уставших из-за напряженного дня. Он убивал любые шансы на романтический ужин вне дома, поход в кино или поцелуи на заднем сиденье машины, которыми мы обменивались раньше, когда нам было меньше лет и когда было больше надежд на будущее.
Воскресенье. Для Карлито все воскресенья были словно написаны под копирку, для нас и подавно. Он всегда вставал рано, и мы вставали вместе с ним. Душ, одежда, завтрак были неизменной частью утреннего ритуала, сразу за которым следовали прогулка по парку и обед в доме бабушек и дедушек, заставлявших нас натянуто улыбаться в ответ на каждое предупреждение: «Сейчас вылетит птичка». Воскресенье – вечер рисования для него и посиделок на диване для нас. Воскресенье – угроза надвигающегося понедельника.
Я ни в чем не ошибся. Все было именно так.
Понедельник, 25 марта 2002
Я приехал на работу на десять минут раньше, и Хави уже был на месте.
Я подошел к столу, едва сдерживая радостную улыбку, смотря на опустевший стаканчик, из которого исчезла ручка.
Снял куртку, сел, включил компьютер и стал ждать привычных звуков, знаменующих начало еще одного дня.
Сара забыла про ручку, а я не стал ей напоминать. Я решил отложить все на
С нетерпением любовника, который не может дождаться встречи, я проверил каждый уголок, пытаясь отыскать ее следы. Вопреки своему плану я так и не смог позабыть о ней. Я искал, как ищет каждый, кто уже потерял всякую надежду и впал в отчаяние, хоть малейший намек на ее присутствие.
Всего за полчаса до ухода, как влюбленный, увидевший улыбку и сбитый ею с толку, я нашел подсказку, которая позволила мне продолжить игру. Я направился к специальному столу, где в конце рабочего дня мы всегда оставляли заказы и отчеты, как вдруг желтый листок с зелеными буквами привлек мое внимание:
Зеленые чернила. Не осталось ни малейших сомнений в том, что это была моя зеленая гелевая ручка. С присущей зрелым людям храбростью и юношеской страстью я оторвал этот клочок бумаги, оставив под скрепкой от степлера документы, на которых не было зеленых чернил.
Я погладил его пальцами, приблизил к носу, который, как мне показалось в тот момент, мог различить по запаху, насколько давно была сделана запись. Я совершил глубокий вдох, закрыл глаза и сжал его между пальцами. Внимательно изучил почерк, овальный, разборчивый, мягкий, явно принадлежавший женщине. Слова на записке были написаны без единой ошибки, что позволило мне сразу исключить из списка подозреваемых одного человека.
Я снова прочитал текст, а затем ревниво спрятал листок в карман.
Огляделся по сторонам, как делают обычно люди, которые понимают, что совершают что-то плохое, чтобы еще раз подробно изучить записку, которая таила огромную надежду.
Я услышал приближающийся звук женских каблуков. Это была Марта. Я оставил свой отчет, ощупал карман и отправился обратно на место.
В тот день мое возвращение домой было не таким, как во все остальные дни. Я принес домой необъяснимое счастье, что только добавляло верхние этажи к уже давно шатающемуся карточному домику. Я не понимал, что внезапная радость, проснувшаяся после долгой спячки, может направить ее мысль не в том направлении, заставив думать, что есть кто-то еще, кто может снова сделать меня счастливым.