Зеленая лампа (сборник)

Так прожили мы два месяца. Раз в неделю раздавался внизу рев мотора, кургузый газик, набирая силы, поднимался на плоскогорье и замирал у наших ворот. Это приезжал Созрыко Бритаев, осетинский писатель, знаток кавказского фольклора, энтузиаст и собиратель нартского эпоса. Он привозил нам из города почту, газеты, помогал Юрию Николаевичу расшифровывать непонятные места подстрочника. Мы радовались письмам от друзей, но все новости воспринимали глухо, словно вести с другой планеты. Я не припомню за всю нашу совместную жизнь такого периода отрешенности от всего на свете, как во время работы над переводом нартского эпоса.

Как ни прекрасны были условия, в которых работал Юрий Николаевич, и как бы ни был он увлечен работой, а напряжение стало сказываться. Он похудел, побледнел, начались бессонницы. Я поглядывала на него с тревогой. Но когда пыталась уговорить хоть немного отдохнуть, он сердился:

– Потерпи, осталось совсем немного!

Работа и вправду быстро приближалась к концу. На последнем листке подстрочника есть надпись, сделанная рукой Юрия Николаевича: «Конец. Ура!»

Через год книга вышла из печати. Юрий Николаевич подарил мне «Нартские сказания» с такой надписью: «Лидочка, как весело работали мы над этой книгой!»

Я всегда больше всего боялась тех периодов, когда Юрий Николаевич заканчивал какую-нибудь большую работу. Казалось, силы иссякли и все болезни только и ждали этого момента, чтобы наброситься на него. Надо было не дать ему сосредоточиться на усталости. Самым лучшим переключением были путешествия. Новые впечатления как бы смывали усталость.

На этот раз мне не пришлось ломать голову над тем, куда ехать. В конце сентября 1947 года в Баку созывался пленум Союза писателей СССР, посвященный восемьсотлетию со дня рождения великого Низами Гянджеви. Юрий Николаевич был одним из делегатов.

Мы решили, что поедем по Военно-Грузинской дороге в Тбилиси, оставим у родственников маму и детей, а сами съездим в Баку Так мы и сделали. Правда, путешествие сильно усложнилось тем, что в Дзауджикау мы приобрели в букинистическом магазине 87 томов «Энциклопедии Брокгауза и Ефрона». Но там, где трое детей, что такое восемьдесят семь томов энциклопедии? С ними куда меньше хлопот, они спокойно лежат в кузове грузовика, а вот дети… Им всё внове – и снежные горы, и водопады, и пропасти, и остатки старинных башен, и ревущие скачущие реки. Девочки ни минуты не сидят на месте, и мы то и дело хватаем их за платьица, боясь, как бы они не вывалились через борт грузовика, на котором мы совершаем наше путешествие. Вот уже миновали Редант, где так хорошо было трудиться, дальше – Ларе, Крестовый перевал, Пасанаури, Мцхета…

Грузия! Сколько раз засыпала я под бабушкины рассказы о старом Тифлисе, о красивом и мужественном грузинском народе, о его безграничной доброте, щедрости, гостеприимстве!

…В Мцхете мы сделали остановку, зашли в духан при дороге, заказали шашлыки. Я смотрела на маму, лицо ее было печально, казалось, не радуется она встрече с любимой грузинской землей. В 1936 году вот так же приехали мы с ней по Военно-Грузинской дороге в Тбилиси. Здесь, на станции Мцхета встречали нас Паоло Яшвили и Тициан Табидзе. Мы забрали из рейсового автобуса наши вещи и перенесли их в автомобиль, а сами долго сидели все вместе вот в этом же духане. Сколько было красивых тостов, сколько прочитано стихов! И потом сколько встреч, разговоров, застолий, поездок. Какое это было счастливое лето…

Я взглянула на маму, и она поняла, что мы думаем об одном и том же. В глазах ее стояли слезы.

– Нету их, нет наших дорогих… – чуть слышно проговорила она. – За что?..

В 1937 году Тициан Табидзе был арестован и убит. Паоло Яшвили застрелился, отказавшись отречься от друга.

Тбилиси встретил нас множеством огней. Город лежит в котловине между гор, окруженный электрическим сиянием. Огни взбегают на горы. Вот горстка огней, невысоко над городом – Мтацминда, монастырь Святого Давида, а еще выше вокзал фуникулера. Ползут по горе светящиеся вагончики, вот они встретились посредине и тут же разошлись – один вверх, другой вниз. Такая у них судьба, встретятся на мгновенье и снова прощай! Так и с людьми бывает.

Мы говорим об этом на другой день, стоя в сумерках у могилы Грибоедова. Темный жесткий плющ закрыл стену над склепом, где покоится тело поэта. Бронзовая женщина рыдает над могильной решеткой: «Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя?» Тогда я не могла понять всего отчаяния этого вопроса…