31
На другой день я приехала в город. Москва сразу стала другой. Стены домов оклеены листовками с выступлением Молотова, за плечами у милиционеров – винтовки, радиорепродукторы тревожно орут победные марши. Только в метро по-прежнему залитый мутным светом вагон успокаивал. «Как в мирное время», – подумала я и вспомнила, что, когда бабушка что-нибудь рассказывала о прошлом, всегда говорила «в мирное время». Это было что-то очень-очень далекое, о чем мы знали только по учебникам.
На Пушкинской площади по радио передавали приказ о светомаскировке. Густой голос Левитана то и дело повторял:
– Смерть немецким оккупантам!
А на углу улицы Горького, возле Дома актера, стоял старенький человек и выкрикивал смешно и тоненько:
– Смерть мухам! Смерть мухам! Смерть мухам! – Он продавал липкую бумагу от мух.
Я понимала, что ни о каких уроках французского не может быть и речи, и всё же позвонила по телефону Марине Ивановне Цветаевой. Но ее не оказалось дома.