Зеленая лампа (сборник)

– А теперь мы поедем на Покровку, три, – сказал Светлов. – Это моя юность! Когда-то, – рассказывал он, пока услужливое такси везло нас по городу, – до революции, там размещались дешевые номера. А может, просто публичный дом… Во всяком случае, в моей комнате очень долго не мог выветриться подозрительный запах дрянных духов, а из углов без конца выметали черные шпильки. В начале двадцатых годов в этом доме устроили писательское общежитие…

Мы поднимаемся по каменной выщербленной лестнице, входим в длинный и полутемный коридор – сундуки, шкафы, детские коляски. И двери, много дверей.

– Вот здесь жил Миша Голодный, тут – Марк Колосов. А здесь – Саша Фадеев с Валей Герасимовой. Какая она была красивая… – задумчиво говорит он. – Мы все были влюблены в нее, и я, конечно, тоже… А вот комната Артема Веселого. Запомни-ка две строчки:

Давно уж на меня глядят портреты

Навеки похороненных друзей…

Сколько их осталось, задуманных и ненаписанных стихотворений!

На грязной лестничной площадке телефонная будка.

– Теперь здесь телефон-автомат, – говорит Светлов. – А когда-то это был единственный телефон на все общежитие. Отсюда мы звонили в издательства, звонили любимым, назначали свидания. К этому телефону подозвали меня, и я услышал голос Маяковского. Маяковский – это, может быть, самое светлое в моей жизни… Давай позвоним отсюда кому-нибудь! Во времена моей молодости набирали четыре цифры. И ты набери четыре.

Набираю. Телефон молчит.

– Не отвечает? В прошлое дозвониться невозможно… – И грустное раздумье звучит в его голосе.

За одной из дверей слышатся раздраженные голоса – ссора.

– Знаешь, ссоры в коммунальной квартире происходят не от романтики, а от реализма. Стоило бы этим обозленным соседям подумать о том, что у каждого человека есть своя долгая и задушевная жизнь, им бы и в голову не пришло, что жить надо обязательно в отдельной квартире. – И, помолчав, добавляет: – Коммунизм – это желание приобрести соседей. Это желание присоединить свое одиночество к одиночеству соседа… Так-то, старуха… А теперь поедем выпьем за твое здоровье, все-таки день рождения!

Этот день и взаправду запомнился мне на всю жизнь.

* * *

Вернувшись в Москву, звоню ему по телефону:

– Может быть, встретимся вечером?

– Вечером я занят. Купил самую большую на свете индейку и пригласил гостей. Ко мне придут все лифтерши нашего дома со своими мужьями.

На следующий день спрашиваю, удался ли пир.

– Конечно! Было так интересно. Как много на свете хороших людей, и как им еще трудно живется! Послушай, что я придумал: официанта райпищеторга обязали быть официантом на Олимпе. «Им, богам, хорошо, – жаловался официант. – А меня-то трест послал на высоту по службе, а на высоте чаевые дают облаками. А у меня двое детей…»

* * *

Однажды я встречала Светлова на Внуковском аэродроме. Самолет прилетал ночью. В город ехали на такси. За окнами машины мелькали спящие тихие подмосковные поля и леса. Светлая летняя ночь. Занимался рассвет, кроткий и ясный. Я прочла Светлову его же стихи:

Разрушены барьеры ночи темной…

Рассвет какой, как всё огромно!

Как будто неба тихий океан

Упал на Тихий океан.

Кончается моя ночная сказка.

Земля под синим пологом легла,

И вот уж фиолетовая краска,

Как школьница, бежит через луга…

Он слушал молча, чуть заметно улыбаясь и глядя в окно, словно сверял написанные им строчки с тем, что нас окружало. И лишь когда мы подъехали к моему парадному, он, прощаясь, сказал:

– Кажется, я не самый бездарный! – И негромко добавил: – Обожаю свою профессию!

Он не только обожал свою профессию, он еще очень ее уважал. Это уважение выражалось и в том, что он никогда не отказывался от текущих газетных или журнальных заданий.

– Настоящий литератор обязан быть профессионалом, – учил он молодых писателей. – Надо уметь в любой момент откликнуться на событие, поздравить товарища, написать рецензию.

Много раз приходилось мне быть свидетелем, как он отвечал по телефону работникам редакции:

– Приезжайте, и я при вас всё сделаю.

Так были, буквально на моих глазах, написаны стихи «Звездная дорога» для «Литературной газеты» и «Книга» для «Пионерской правды». Теперь эти стихи входят во все сборники Светлова. Они не стареют, потому что созданы мастером.

* * *

У Светлова в квартире завелся сверчок. Ему очень нравилось, как сверчок поет по ночам. Когда я однажды зашла к Михаилу Аркадьевичу, он спросил меня:

– Хочешь, я подарю тебе сверчка?

– Его надо кормить?

– Конечно.

– Тогда не нужно, у меня и так большая семья…

– Я буду платить на сверчка такие алименты, что ты прокормишь всю свою семью!

* * *

Встречаю Светлова в лифте одного из московских издательств. Он сутуло стоит в своем неизменном длинном пальто и держит под мышкой довольно объемный сверток, из которого беспомощно торчат скрюченные куриные лапы в франтоватых бумажных браслетиках.