Зеленая мартышка

Все они были журналисты на первый взгляд, официально, так сказать, формальным образом. Гектор Манро (в старых книгах называли его Монро), прибыв, поселился у арки Главного штаба на Большой Морской в гостинице «Франция», принадлежавшей Эмилю Рено. Здесь написал он известное эссе «Старинный город Псков»: «У каждого свои горести, и псковитяне с их кажущимся довольством и поглощенностью самими собою, быть может, имеют собственные представления о том, как приблизиться к новой счастливой жизни. Но иностранец не просит их, чтобы они заглядывали так далеко: он благодарен им уже и за то, что обнаружил живописный и явно умиротворенный уголок в этой переживающей не лучшие времена стране, откуда беда, подобно перелетной птице со сломанным крылом, никак не может улететь».

Зачарованный Петербургом, он вызвал сюда на свиданье сестру Этель, та не поленилась прибыть из Англии, 9 января 1905 года они завтракали в гостинице, услышали выстрелы, Манро выбежал на улицу, щеку его оцарапала пуля, попавшая в стену дома, это был знак, поданный ему полюбившимся городом, знака он не понял. Журналист, бывший полицейский, он подсчитал раненых и погибших, их было около полутора тысяч. На следующий день он отправил в «Морнинг стар» репортаж под названием «Вчера был черный день России». Думаю, петербургский текст, в котором выпало ему жить до 1907 года, окончательно превратил журналиста Манро в писателя Саки (псевдониму обязаны были читатели любимым Гектором стихам Хайяма, «саки» означало «виночерпий»), автора нескольких обаятельнейших книг, по которым можно изучать английский юмор, одна русская княжна Норикова чего стоила. Какие странные строки его я запомнил! Он упоминал мечту о домике в Сибири, «где несытые звери бродят у порога, а может. и по комнатам»… Рядовым ушел Саки на фронт Первой мировой, стоя в ночном окопе сказал соседу: «Да погаси ты эту чортову сигарету», — это были его последние слова, снайпер стрелял неточно, убил не того, чей огонек увидел, но собеседника его.

А читал ли ты, спросил он меня, Уолпола? Конечно, сказал я, «Замок Отранто». Нет, сказал он, это не тот Уолпол, тот, о котором речь, прибыл в Санкт-Петербург — тоже в качестве репортера — в начале 1914 года. Думаю, как и его герой, он остановился на забытом вами ныне острове западной части города, на Лоцманском острове, в самом конце Екатерингофского проспекта, где некогда стоял Подзорный дворец Петра Великого, где над морем среди спутанной травы, старых брошенных лодок, развалившихся у полосы прибоя старых хижин и сгнивших причалов, ему и пришел на ум роман о Петербурге под названием «Тайный город». Как его герой, бродил он вдоль каналов и набережных, вдоль стен отелей «Астория» и «Франция», по еврейскому рынку Апраксина двора, по тихим кварталам Коломны. Этот заезжий островитянин почуял главное: тайную жизнь Петербурга, его душу, его невысказанную недодуманную мысль, шевеление в иных глубинах палеолитических чудовищ, ярко-золотые его луны, тишину Вечности, нечто магическое в пустоте и молчании ледяного залива. Ему попадались места, подобные белым пятнам старых карт, где словно бы никто не был никогда и никто не бывает. Его поразило неоднократно являвшееся ему в городе присутствие Востока, китайские и японские циркачи и актеры, еврейские торговки Садовой, громкогласные, с огромными бюстами, пронзительно кричавшие, размахивая руками, будто деревья в бурю, вздымающие ветви, да какие-то совершенные дикари со всех сторон света на ярмарке в Екатерингофском парке. Второй его роман, связанный с Россией, назывался «Зеленое зеркало». Его звали Хью Уолпол, потом он ненадолго вернулся в Петербург в девятнадцатом году. Видимо, образ погибающего Петербурга стал последней каплей для полноты чаши.