Зеленая миля

Мой ответ означал: пришел ли он в себя? Не сидит ли в теплом кабине и не рассказывает кому-либо, скорее всего доктору, о том, как мы надели на него смирительную рубашку и бросили в изолятор, совсем как одного из наших проблемных детей… или дылдонов, по терминологии Перси. А если рассказывает, поверят ли ему?

Но, по словам Хола, Перси пребывал все в том же состоянии. Ни с кем не разговаривал, ни на что не реагировал. Он все еще находился в Индианоле, «на обследовании», сказал Хол, не очень-то понимая, что бы это значило, но, поскольку улучшений не наблюдалось, речь могла идти только о переводе в специализированную больницу.

— Как держится Коффи? — спросил Хол. Ему наконец-то удалось справиться с последней пуговицей.

— Отлично, — заверил я его. — Он нам хлопот не доставит.

Хол кивнул и поплелся к двери, старый и больной.

— Как в одном человеке может быть столько плохого и столько хорошего? — задал он риторический вопрос. — Как человек, спасший мою жену, мог убить этих маленьких девочек? Ты это понимаешь?

Я ответил, что нет, но пути Господни неисповедимы, в каждом из нас заложено добро и зло, не наше дело задаваться вопросом, почему, и так далее, и так далее. Большую часть того, что Хол услышал от меня в тот вечер, я почерпнул в церквях, где восхваляли Иисуса, всемогущего Господа нашего. Хол кивал после каждой фразы, настроение у него улучшилось. Он мог позволить себе эти кивки, потому что мои слова воспринимались им как индульгенция. Но на лице Хола по-прежнему читалась печаль: он переживал неизбежность казни Коффи. В этом сомнений у меня не было. Но на сей раз до слез дело не дошло, потому что дома Хола ждала жена, чудесным образом излечившаяся от смертельной болезни. Стараниями Джона Коффи нынче она пребывала в полном здравии, и человек, одобривший приказ о проведении казни Джона Коффи, мог покинуть тюрьму и поехать к ней. Присутствовать на этой казни у него необходимости не было. И когда, ближе к рассвету, тело Джона Коффи будет остывать в подвале окружной больницы, Хол будет мирно спать в теплой постели рядом с женой. И за это я ненавидел его. Не так уж и сильно (я знал, что чувство это пройдет), но ненавидел. Искренне ненавидел…

Теперь же я входил в камеру Коффи, сопровождаемый Дином и Гарри. Побледневшими, как в воду опущенными.

— Ты готов, Джон? — спросил я.

Он кивнул:

— Да, босс. Полагаю, что да.

— Хорошо. Я должен кое-что сказать перед тем, как мы выйдем отсюда.

— Говорите все что нужно, босс.

— Джон Коффи, как сотрудник суда…

Я сказал все, а когда закончил, Гарри Тервиллигер выступил из-за моей спины и протянул руку. Джон поначалу удивленно взглянул на нее, потом улыбнулся и пожал. Дин, еще более побледнев, тоже протянул ему руку.

— Ты заслуживаешь лучшего, Джонни. — Он внезапно осип. — Мне очень тебя жаль.

— Все будет хорошо, — ответил Джон. — Сейчас мне трудно, но вскоре будет хорошо. — Он поднялся, медальон святого Христофора, подаренный Мелли, лег на рубашку.

— Джон, я должен взять у тебя медальон. — Я откашлялся. — Потом могу надеть… если хочешь, но сейчас надо его снять.

Серебряный медальон проводил ток, поэтому, касаясь кожи, мог впечататься в нее после того, как ван Хэй повернул бы рубильник. Если б не впечатался, то все равно, раскалившись, оставил бы след на коже. Такое я уже видел. Я многое повидал за годы службы на Миле. Больше, чем хотелось бы. Теперь я это понимал, как никогда раньше.

Джон перекинул цепочку через голову, положил медальон на мою ладонь. Я убрал его в карман и попросил Джона выйти из камеры. На этот раз мы обошлись без проверки макушки: череп у него был гладкий, как ладонь.

— Знаете, днем я заснул и увидел сон, босс, — заговорил Джон. — Мне приснилась мышка Дела.

— Правда, Джон? — Я встал слева от него, Гарри — справа, Дин — сзади. Так мы и зашагали по Миле. Я твердо знал, что осужденного я сопровождаю по ней последний раз.

— Да, — кивнул он. — Мне снилось, что я попал в то место, о котором говорил босс Хоуэлл, — этот Маусвилл. Мне снилось, что я стою среди детей и все они смеются над тем, что выделывает мышка Дела! — Тут он рассмеялся сам, потом снова стал серьезным. — Во сне я увидел двух маленьких светловолосых девочек. Они смеялись вместе со всеми. Я обнял их, и на этот раз с их волос не капала кровь. Мы все наблюдали, как Мистер Джинглес катит носом катушку, и как же мы смеялись. До слез.

— Правда? — Я думал, что не смогу пройти Милю до конца, просто не смогу. Не выдержу, начну плакать или кричать, а может, у меня разорвется сердце, и на этом все закончится.

Мы зашли в мой кабинет. Джон огляделся, а потом опустился на колени. Сам, без напоминания. В глазах Гарри застыла боль. А Дин стоял бледный как мел.

— О чем мы будем молиться, босс? — спросил Джон.