Зеленая папка. Никита. Давным давно была война

На следующее утро кошмар продолжился, около 9 часов утра, на первом этаже раздались крики, а потом на второй этаж, в офицерское отделение пришли четверо немецких солдат, двое из них остались у входа, а двое прошли дальше по палате. Один из них увидел Никитку, стал наводить карабин… На помощь Никите бросилась Антонина Филипповна, местная жительница, которая добровольно помогала в госпитале, загородила собой: «Мальчик это, помогает в госпитале!»

Фашист ухмыльнулся:

— Вэг! На улица! Вэг!

Антонина Филипповна обхватила Никиту и почти потащила за собой Никиту. У Никиты в рукаве был спрятан нож, ему просто до чертиков хотелось швырнуть его в немца, но нож один, а фрицев четверо…

Медицинский персонал еще выводили из госпиталя, а в палатах уже раздавались выстрелы и крики.

Через некоторое время во двор, к сараю, где находились под охраной работники госпиталя, подтащили несколько раненых красноармейцев, видимо, они оказали сопротивление, так как один из немцев, судя по знакам отличия — шарфюрер, вытирал платком разбитый нос. Пока фашисты избивали раненых из окрестных домов пригнали жителей. А потом красноармейца, того, что врезал эсэсовцу, распяли на дверях сарая, на виду у жителей и работников госпиталя, которых начали издевательства: отрезали нос, уши … двух других раненных красноармейцев, у одного не было руки, у другого были перебиты ноги, эсэсовцы просто застрелили.

— Каждый, кто будет помогать русским солдатам будет расстрелян вместе с семьей! — громко, четко и почти без акцента произнес унтерштурмфюрер.

К сараю подогнали женщину и троих детей, детям прикладами разбили головы и обезумевшую женщину застрелили.

— Все понятно? А теперь — прочь!

Жителей не нужно было просить дважды, всем хотелось как можно быстрее прокинуть страшное место.

— Унтерштурмфюрер, — обратился к командиру один из эсэсовцев, кивнув на работников госпиталя. — А с этими, что делать?

— Что делать? Врачей — отправить лечить немецких солдат, а с остальными… Развлекитесь!

Врачей под охраной повели в сторону центра города. Часть солдат с шуточками потащила упирающихся молодых девушек и женщин в здание госпиталя, кто с их точки зрения, излишне упирался, стреляли. Место перед сараем, у которого был замучен до смерти наш боец и убито еще несколько человек, быстро пустело.

Шарфюрер, с разбитым носом, тот, что резал распятого красноармейца, ударил под дых Никиту, схватил этой же, левой рукой за шкирку согнувшегося от боли мальчишку, правая была занята автоматом, и потащил его в глубь сарая. Несколько секунд Никите хватило, чтоб прийти в себя. Сейчас на крики из сарая мало кто обратит внимание — легкое движение и нож из рукава сам выпал в руку. Несколько тычков правой рукой снизу вверх обратным хватом, шарфюрер, выкатив глаза от боли, плюхается на колени, хрипит и держится за пах руками…

Никита почувствовал опасность — и тут его прижало к земле, не дернуться, широкая, мозолиста ладонь зажала рот, руки прижаты к земле, не дернешься, хотя, попытку Никита сделал: сделал вертушку ногами в то место, где могла находиться готова врага, сумел выкрутить правую руку, достать нож их рукава, но, на этом его успехи завершились, рука с ножом оказалась как в тисках…

— Не рыпайся, малый, свои… — кто-то почти на ухо, тихонько сказал, успокоил. — я сейчас уберу ладонь, не кричи, понял?

Никита поморгал в ответ.

— Вот и ладненько, — сержант Васильев, убрал ладонь со рта мальчишки. — Только ножичек — отдай, еще порежешься…

Никита увидел рядом двух бойцов в маскхалатах и… отключился.

На место дневки разведгруппы сержант Васильев принес, прижимая к себе, щупленького, но жилистого парнишку, лет 13 — 14-ти, а красноармеец Степанов немецкий автомат, подсумок на 3 магазина и два магазина за голенищами сапог.

— Что с ним, Василич? Ранен? — спросил лейтенант Ковалев.

— Не-е-е, товарищ лейтенант, умаялся он сильно, силы у него кончились. Просто умаялся…

Никитка пришел в себя уже ближе к вечеру, услышав приглушенные голоса… Резко вскочил, огляделся. Он помнил, что его нашли наши разведчики и он потом ушел в забытье. Уже темнело, рядом сидело несколько разведчиков, они что-то обсуждали.

— Командир! Малец оклемался, — раздалось за спиной у Никиты.

— Покорми его, Степанов, а потом к нам его давай.

— Покормим!

Боец достал из вещмешка хлеб, банку тушенки, вскрыл ее ножом, покачал нож в руке, опасливо посмотрел на Никиту, потом сам нарезал хлеб, убрал нож и достал ложку:

— Рубай, но не много…

— Я понимаю… Благодарю! — ответил Никита.

— Ну, рассказывай! — скомандовал командир разведчиков, когда мальчишка немного поел.

— А вы кто? — ошарашил мальчишка вопросом на вопрос.

— Как кто? — и вот тут у случился ступор. Докладывать мальчишке кто они, из какой части? Не «жирно» ли? — Мы — свои!

— И я… свой.

— Как тебя хоть зовут-то? — спросил пожилой разведчик.

— Никита…

— Если будешь молчать, то можешь оставаться здесь… — начал было давить на пацана лейтенант.

— Могу и остаться. Дорогу по вашим следам найду, если что — прикрою, только МП и магазины верните. — Никита посмотрел в глаза командиру разведчиков.