Зеленая ветка мая

- Поздравляю. Вам повезло. - И Кате: - Вам, я думаю, тоже.

Прелестное, чуть грустное лицо глядело на Катю из деревянной рамки, и чья-то чужая, нелегкая, должно быть, доля не отпускала.

Федор Филиппович вслед за Катей перевел взгляд на карточку. Тревожная пауза.

- Она не создана для семьи, - сказал после паузы Федор Филиппович. Вернее, не только для семьи создана. Все что-то куда-то звало ее. Скучала. Таилась, но я вижу. Я сам ей подсказал, послал в Москву учиться на медицинский факультет. После революции это стало доступней для женщин. И мальчишки подросли к тому времени. Довольно быстро она перекочевала в театральную студию. Иной, соблазнительный мир. Талант, и... "ты отдала свою судьбу другому"... Слышали такие слова?

- А вы? Сыновья? - спросил Максим своим твердым, не ластящимся голосом.

- Ей было мучительно нас оставлять. Нам тоже. Но мы стараемся одолевать нашу беду. Мальчишки у меня молодцы.

Федор Филиппович поднялся.

- Вы пришли ко мне с добрыми намерениями, благодарю вас, - сказал Федор Филиппович Кате. - А с Джемсом справляетесь отлично. Вероятно, дальнейший ваш путь...

Федор Филиппович пытливо поглядел на Максима.

- За мной, как нитка за иголкой, - ответил Максим.

Он не нашел ничего более подходящего, как сравнить ее с ниткой! "Я, Катя Бектышева, нитка!" Со своей неколебимой уверенностью он всегда скажет такое, как ошпарит, как ледяной водой окатит из проруби.

- В том смысле, - глядя на Катю, сказал Максим, - что иголка без нитки никому не нужный, бесполезный предмет.

- Я так и подумал, - ответил Федор Филиппович.

46

Все кончилось. Кончились надежды. Помнишь, Варвара, он звал тебя бешеной? За твой неспокойный нрав. Бедная Варвара, и любовь твоя его не спасла... На Иваньковском погосте свежая могила: "Здесь покоится погибший от кулацкой пули председатель Иваньковского сельсовета большевик Петр Игнатьевич Смородин. Вечная память тебе, товарищ!"

Катя горько вспомнила о Петре Игнатьевиче сейчас потому, что маленький разъезд, на котором они сошли с Максимом, был в точности похож на тот, откуда меньше года назад Петр Игнатьевич провожал ее учиться в педтехникум. Такое же небольшое станционное здание, с тремя полукружьями окон и крылечком под навесом, ровненький ряд светло-зеленых, не успевших прокоптиться от дыма акаций за низким штакетником, крытый шатром колодец с бадьей на цепи, плотно утрамбованный красноватый песок платформы, сараюшки, травянистый холм погреба, длинные поленницы березовых дров и в десяти шагах позади строений частый лиственный лес. Едва поезд затих вдалеке, из леса хлынули свист, щелканье, трели - такой ликующий птичий хор, что некоторое время Катя и Максим стояли полны изумления.

Потом они пошли не в лес, а в противоположную сторону, где сразу за железнодорожными путями начинались овсяные и ржаные поля, их молодая зелень была сочна, и свежа, и по-весеннему радостна.

Был воскресный день. Максиму дали увольнительную до завтрашней побудки, поэтому надо спешить. Туда восемь верст и обратно. Надо успеть к вечернему поезду.

- Успеем. Однако давай шагать, поторапливаться, - сказал Максим.

Они шагали полевой дорогой. Небо звенело. Иногда крошечный темный комочек стремглав упадал в поле из выси. Это жаворонок нес мошку в жадные клювы голодных птенцов.

Как они ни спешили, Катя непременно хотела завернуть ненадолго в ту осиновую рощу. Как это было давно! Был такой же ранний май. Вася привез ее на велосипеде. Ему понадобились ландыши для докторской дочки, и он прихватил с собою Катю, отчасти помочь ему собрать ландыши, отчасти развлечь. Вася всегда был занят, торопился куда-то, Катю он развлекал и любил мимоходом, урывками. Бурно и виновато, оттого что урывками...

Вот та осиновая роща. Та же. Кажется, не постарела совсем. Легкий, ласковый шорох в верхушках тонких осин. Они остановились. Ландышевого озерца не было. Май был холодный. Ландыши еще не распустились.

- Катя! - позвал Максим.

Она оглянулась. Он протягивал ветку, один листочек колыхался на ней.

- Что это? - спросила Катя.

- Зеленая ветка мая.

- Не пойму.

- А ты пойми.

Она помолчала. Они пошли дальше. Старый бор подступил к дороге темной стеной. И все - поле, лес, небо - пело, звучало. И вот показалось Заборье. Показалась колокольня церковки и среди берез и лип - красная крыша загороженного садом дома.

Катя стиснула руки и отчаянным шепотом:

- Скажи, зачем я тебя сюда притащила? Зачем я приехала?

Максим тихо погладил ей щеку ладонью. У него жесткая ладонь.

- Надо.

- Зачем?

- Простимся со старым и отрежем.

- Ты добрый, Максим.

...Катя помнила тишину и одинокость старого дома в Заборье, особенно когда Васю призвали в действующую армию и они остались с мамой одни. Татьяна последнее время все исчезала. Мертво в усадьбе, угрюмо.

У калитки они остановились. Что это? Шум детских голосов, десятки звонких голосов неслись им навстречу. Катя слушала, не веря.

- Что это, Максим?