Зеленая звезда (Человеком быть, это трудно)

Наверно, они были вполне счастливы, особенно в первые вечера. Однако день отъезда Абдуллы все приближался. Надо было что-то решать.

«Что я должна делать? — думала Гюльчехра, возвращаясь домой, и не находила ответа на свой вопрос. — Что, если это неожиданное, небывалое счастье пройдет как сон?»

Ей было намного труднее, чем Абдулле. Она знала, что не сможет уехать из кишлака. Вот и мучилась. Откровенно объясниться с Абдуллой у нее не хватало смелости. Гюльчехре казалось, что только она заикнется об этом, как Абдулла сразу же к ней переменится, их отношения не смогут остаться прежними. Это было страшно.

Но не могла же она, в самом деле, уехать с ним в Таш кент! А как же больная мать? Это прежде всего…

Каждый раз, подходя к постели матери, Гюльчехра убеждалась в том, что никуда она не уедет от нее, она просто не сможет иначе.

Мать Гюльчехры Саодат была тяжело больна. В прошлом году весной простудилась и пролежала дней шесть. Потом как будто выздоровела. Но все чаще стала жаловаться на тяжесть в груди. Саодат думала, что это скоро пройдет, старалась забыться в работе. Не вышло. Осенью она слегла. Ганишер-ака повез жену в Коканд, и ее оставили в больнице.

Диагноз был страшный — рак легких… Конечно, Саодат об этом не сказали.

Кто-то посоветовал Ганишеру-ака обратиться к ташкентским врачам. Поехали в Ташкент. Диагноз подтвердился… Какие только врачи не осматривали Саодат! Но легче ей от этого не становилось. И Ганишер-ака привез жену обратно в кишлак.

У Саодат пропал аппетит, она сильно похудела.

В кишлаке только три человека знали, какая у нее болезнь, — муж, дочь и председатель колхоза… Горе пришло в семью. Бедный Ганишер-ака места себе не находил: ведь Саодат была для него и женой, и матерью, и верным другом. Отчаяние захлестывало его, когда он ночами сидел у ее изголовья. Утром он уходил на работу, но два-три раза в день урывал время, прибегал взглянуть на жену.

Хозяйство лежало теперь на плечах Гюльчехры. Днем она не знала ни минуты покоя. Внешне все в доме оставалось по-прежнему: везде чистота, порядок, маленький Алишер ухожен, накормлен.

В один из вечеров Гюльчехра с Абдуллой решили вспомнить детство и отправились на дальний полевой стан, возле которого был хауз. Обратно они возвращались чуть не бегом, и все же Гюльчехра пришла домой позже обычного. Она наскоро сполоснула лицо и руки и подошла к постели матери. Было тихо, только возле окна посапывал на тахте младший брат Алишер.

— Что-то ты припозднилась… — промолвила Саодат, обратив на дочь печальные глаза.

Гюльчехра в беспокойстве стала припоминать, под каким предлогом она вышла сегодня из дому.

— Мы сидели вместе с Зарифой… — сказала девушка еле слышно.

— Ведь ты, кажется, пошла к Халиде?

Гюльчехра ответила не сразу:

— Разве я сказала — к Халиде? Да… я была и у Халиды. А потом я пошла к Зарифе.

— Твой младший брат уснул голодный.

— Но я его накормила перед уходом…

— Хорошо, если так… — проговорила Саодат и закашлялась.

Кашляла она долго, мучительно. Гюльчехра, не зная, чем помочь, сменила ей подушку, потом принесла воды в пиале. Когда приступ кашля кончился, Гюльчехра спросила:

— Отец спит?

— Нет… Он ушел недавно к председателю, к Нормату-ака. Говорят, в Ташкенте новый врач объявился. Они хотят его вызвать.

— А что, хороший доктор?

— Говорят, даже очень хороший. Вот отец и старается… Твой отец — золотой человек, доченька. О аллах, даруй ему долгий век.

— У тебя тоже будет долгий век, мама…

— И отец так говорит… Не знаю… Совсем я вас замучила…

— Не говори так, мама. Вот выздоровеешь, и все забудется.

— Спасибо, дочка, спасибо…

— Чаю тебе дать?

Гюльчехра поднялась было с места, но Саодат тихо махнула платком, как бы говоря: «Сиди на месте».

— Гулечка…

— Слушаю тебя, мамочка.

— Внук Завод-ая…

— Что?! — Гюльчехра густо покраснела, опустила глаза. «Неужели узнали о наших прогулках?!»

— Внук Завод-ая… как же его зовут-то? Забыла…

— Абдулла, — робко подсказала девушка и посмотрела на мать краем глаза. «Неужели по кишлаку уже пошли разговоры? Что будет, если узнает отец? Или он уже знает? Как теперь себя вести?»

— Этот… Абдулла, я слышала, здесь уже неделю… Говорят, вырос, не узнать… Ты его видела?

— Да, он приходил к нам на прощальный вечер, — сказала Гюльчехра дрожащим голосом. — Парень как парень. А что?

— Говорят, он стал ученым. Это правда?

Гюльчехра невольно улыбнулась.

— Ну что ты… Я слышала, будто он собирается поступать в Ташкентский университет.

— Вот и сын Зумрад-хола уехал… Он еще не вернулся?

— Нет, мама. Он, наверно, поступил на филологический. Потом приедет обратно, на каникулы.

— Гулечка…

— Да, мама.

Саодат закрыла глаза. Кажется, она совсем обессилела. Темные брови резко выделялись на ее бескровном лице.

— Что ты хотела сказать, мама?

— Сейчас… Гуля. Мы недавно разговаривали с твоим отцом. Я надеюсь на этого нового доктора. Может, поправлюсь. А если нет — ну что же, осталось уже недолго…

— Что ты говоришь, мама?! — Гюльчехра вздрогнула.