Зеленое безумие Земли

Бурри, как и каждому, приходилось встречаться с явлениями, за которыми он признавал их неоспоримое превосходство. Однажды в детстве он видел лебедей, и острое чувство сожаления от неимения у людей таких же белоснежных крыльев таилось в нем и доныне. Несмотря на свои геликоптеры, ионолеты и ракетоиды, человек так и не стал жителем прекрасной стихии — воздуха... Что-то подобное он испытывал при общении с Аштау. В том необозримом мире мысли, куда брал его с собой академик, Бурри приходилось часто просто наблюдать за стремительным полетом своего учителя на недосягаемой высоте. Сколько трудов и напряжения тратил Бурри для того, чтобы, если и не быть наравне со своим учителем, то хотя бы следовать за ним!

Но то, что происходило сейчас, не походило ни на что. Весь опыт, все достояние человечества — всего лишь одна треть установки! В этом было что-то унизительное, словно кто-то равнодушно и безжалостно доказал ничтожность человека, его ограниченность, несовершенство его природы. Так, наверно, чувствовал себя человек, который первым уверился, что Земля — не центр мироздания.

— Я понимаю, что вы ощущаете, — сказал Дамонт, выказывая неожиданную проницательность. — Мне это знакомо... Но если говорить о моральных аспектах, то разве одно то, что мозг создан людьми, не делает чести их уму?

И Дамонт, не дожидаясь ответа, жестом пригласил Бурри за собой.

В большой комнате, куда они прошли, Бурри бросилось в глаза обилие всевозможных приборов со множеством шкал. В огромном, во всю переднюю стену, экране горело пять четких вертикальных линий.

— Это показатели самочувствия каждой из пяти составляющих Мозга, — мельком взглянув на них, пояснил Дамонт. Не торопясь, Дамонт прошел к экрану и остановился, задумчиво опустив голову. Он стоял сейчас боком к Бурри и едва достигал четверти высоты экрана, свет которого заливал лицо и белую одежду ученого холодным изумрудным сиянием. Казалось, Дамонт стоит на дне гигантского аквариума, наполненного светящейся радиоактивной водой.

Если не считать приглушенного пения приборов, к которому ухо скоро привыкло, в просторном помещении стояла тягостная тишина. К тому же еще эта зеленая махина экрана, разрезанная тонкими вертикальными лучами...

— Ранкама мне сообщил, — неожиданно заговорил Дамонт, не меняя позы, — что вы представляете ту часть философии, которая именуется гносеологией. Если не ошибаюсь, по профессии вы — нейрофизиолог, как и Аштау?

— Да... но не совсем.

— Неважно. Я тоже не совсем нейрофизиолог. Я в большей степени химик.

Дамонт немного помолчал, а затем, расхаживая перед экраном, заговорил снова:

— Все члены Комиссии, кроме вас, уже готовы к обсуждению проекта. Вам остается еще испытать на себе действие Мозга.

Дамонт подошел к боковой стене и, открыв в ней незаметную дверцу, вынул прозрачный обруч. Когда он подошел ближе, Бурри разглядел внутри кольца синеватые дипирамидальные кристаллы, расположенные по всей окружности через равные интервалы.

— Пока мы пользуемся вот этой диадемой. Со временем, когда встанет вопрос о вовлечении в поле действия Мозга всего населения Земли, под кожей головы каждого человека будет помещена миниатюрная биоэлектрическая система, с помощью которой Великий Мозг и мозг каждого индивидуума составят единый, фантастически мощный мыслительный аппарат. Результаты многочисленных опытов вам уже известны. Хочу лишь добавить, что активной стороной, дающей начальный импульс и общее направление мысли, выступает во всех случаях — я это подчеркиваю — человеческий мозг... Итак, я оставляю вас наедине с Великим Мозгом, вернее — наедине с самим собой, потому что с момента, когда вы наденете диадему, Мозг станет частью вашей личности. Направление мысли выбирайте любое, которое покажется вам интересным.

Опустив веки, Дамонт улыбнулся уголками бледных губ и удалился.

Оставшись один, Бурри прошелся до экрана и обратно. Спину слегка холодило, в голове беспорядочно толпились какие-то мысли без конца и начала.

«Эх, Аштау бы сюда! — тоскливо подумал Бурри. — Аштау... Но потому-то он и умер, что увидел: Мозг несет неразрешимые противоречия. Но какие? Что увидел Аштау сквозь завесу времени?»

Бурри остановился и машинально покусал прозрачное кольцо диадемы. Глаза его лихорадочно блестели, в голове начинал оформляться вопрос, который он поставит сейчас перед Мозгом, и даже не перед Мозгом, а перед самим собой.

— Значит так: будущее, соответствующее логике Великого Мозга, — громко сказал Бурри, решительно надел диадему и, закрыв глаза, рухнул в кресло.