Зеленое дитя

Мне не было резона мешкать в пути. В поясе, собственноручно изготовленном моим хозяином, были зашиты золотые монеты. Поездов в те дни было мало, шли они медленно, удобств практически никаких, а я, как вы понимаете, ехал самым дешевым классом. Тем не менее, никакие слова не могут передать интерес и волнение, которое я испытывал на каждом этапе путешествия: вот скрылись из глаз берега Англии, мы в открытом море; вот я сошел на берег в Гамбурге, вокруг слышна иностранная речь, мелькают чужие лица; что за странные привычки у моих соседей по дилижансу, направляющемуся в Любек; сколько шума и интереса вызывает каждый новый попутчик! Я сидел тихо и молча наблюдал за происходящим со своего углового места в дилижансе. Мне не давала покоя мысль о поясе под рубашкой. Спал я урывками. Наконец, добрались до Любека, и здесь я сел на судно, курсирующее вдоль берега, и очутился в Данциге, а оттуда отправился на лодке вверх по Висле. Дальше водный путь был закрыт: верховье реки замерзло. Последнюю часть пути я проделал на санях, запряженных маленькими мохнатыми пони. В Варшаве стоял жуткий холод; накануне выпал снег, и накрытые белым пушистым одеялом дома и улицы, казалось, сошли с картинок книги волшебных сказок. Впрочем, мне было не до сказок: действительность оказалась куда страшней. Я пошел на городскую площадь, чтоб найти дилижанс до города N, где жила мать мистера Кляйна, а там собралась огромная толпа. Мне стало интересно, и я решил подождать вместе со всеми. Вдруг людская волна всколыхнулась, поднялся ропот, и я увидел, как на противоположной стороне площади появился вооруженный конный отряд с пиками наперевес и ружьями за спиной. За ними следовала повозка, запряженная четверкой лошадей, с двумя вооруженными всадниками по сторонам; замыкали процессию два пеших солдата с ружьями. На повозке был установлен помост, и на этом помосте, на скамье, сидел осужденный, — бедный, несчастный, всеми отверженный. На нем были шапка и шинель, вокруг шеи на веревке болталась дощечка с надписью, сделанной черными буквами. Я не мог разобрать надпись, а спросить окружавших меня людей не решался. Да и так все было ясно: солдаты вели на виселицу осужденного преступника. Из толпы раздались злые выкрики и насмешки, но заключенный не обратил на них внимания. С холодного свинцового неба падали редкие снежинки; среди общего молчания процессия двигалась вперед по свежевыпавшему снегу.

Польского языка я не знал, и предусмотрительный мистер Кляйн снабдил меня письмом, чтоб в случае затруднений я мог дать его почитать вызывающему у меня доверие человеку, объяснив, что я англичанин, еду в город N и прошу мне помочь. Я также заранее выучил несколько слов по-польски, так что без особых сложностей нашел дилижанс и добрался до заветного городка. Дом Кляйнов находился на окраине, но и его я отыскал без труда. Вот когда мне пригодились сопроводительные письма! Ведь без них я не сумел бы объяснить вышедшей на стук женщине (как оказалось, одной из двух сестер мистера Кляйна), кто я такой и зачем пожаловал. Меня провели в темную кухню, там в углу у громадной изразцовой печи сидела старуха с морщинистым лицом. Явно глухая, она что-то невнятно бормотала, но меня быстро увели в спальню, которая, как я понял, предназначалась для гостя. Я умылся с дороги, привел себя в порядок и пошел обратно в кухню. Там я выложил на стол пояс с зашитыми монетами, не скрывая облегчения и удовольствия от того, что без приключений, в целости и сохранности доставил ценный груз по назначению. Старуха тут же оживилась, придвинула стул к столу и начала ножом ковырять пояс. Узловатыми пальцами она вынимала одну за другой золотые монеты и аккуратно складывала их в столбики. И вот, наконец, все до последнего фунта извлечено и пересчитано, — тут старуха обратила на меня свой взор, поднялась со стула и заковыляла к тому месту, где я сидел. На какую-то долю секунды мне стало страшно. Она подошла, обхватила ладонями мою голову и поцеловала в лоб: так она меня благодарила. Потом достала шелковый платок, сложила в него монеты и заковыляла наверх. Тем временем ее дочь (я видел только одну из дочерей и решил, что другая вышла замуж и живет отдельно) готовила угощение. За ужином женщины что-то оживленно обсуждали между собой, казалось, совершенно позабыв о моем присутствии, — только иногда улыбались и подкладывали мне еду. Я прожил у них три дня: отдыхал с дороги, размышляя, но так и не решил, что предпринять дальше.