Читаем Зеленое дитя полностью

Я приехал в Лондон с двадцатью фунтами в кармане. Сначала я решил жить на один фунт в неделю; но когда прошло десять недель, а работы я не нашел, я урезал свой рацион до десяти шиллингов в неделю. Прошло еще десять недель, — по-прежнему никакого просвета, и тогда я сократил свои недельные расходы до пяти шиллингов в день, тратя шесть пенсов на ночлег, а на остальные покупая хлеб. Безнадежность полная! Как-то однажды, проходя мимо витрины портного, я заметил объявление такого содержания: «Требуется толковый юноша. Справляйтесь в лавке». Был промозглый ноябрьский день. Я замерз и проголодался. Выбора не было: я вошел в лавку. Прямо передо мной был прилавок, за ним высились полки с рулонами материи. В дальнем углу виднелась лестница на второй этаж, а под ней, за деревянной застекленной перегородкой находилось служебное помещение. Когда я вошел, раздался щелчок, дверь конторы открылась, и ко мне подошел хозяин лавки — мистер Кляйн. Это был маленький человечек с короткой шеей и большой головой. Под круглым подбородком висела складками дряблая, серая кожа; на веках не было ресниц. В его облике было что-то змеиное, — он напоминал то ли пузатую ящерицу, то ли черепаху. Завидев его, я невольно подтянулся. Вообще-то я высокий, а в то время еще сильно исхудал, и вид у меня был измученный; к тому же, я давно не стригся, и отросшие волосы закрывали лоб и уши.

Я объяснил, что пришел по объявлению. В ответ он прищурился и спросил, сколько мне лет. Я сказал «девятнадцать», хотя на самом деле мне было двадцать, но я сомневался, можно ли двадцатилетнего молодого человека называть юношей, поэтому и скостил себе один год.

— Для этой работы вы староваты, — отрезал мистер Кляйн, отмахиваясь от меня, как от надоедливой мухи; руки у него были пухлые, морщинистые.

— Подождите! — взмолился я в ответ. Он уже было повернулся ко мне спиной, но, видно, что-то в моем голосе, полном отчаяния, остановило его, и он удивленно вскинул брови.

Я выпалил:

— Я молод, я голодаю, я готов работать как вол.

— Вы что-нибудь понимаете в цифрах? — задал он мне вопрос, и по акценту я понял, что он иностранец.

— Да, разбираюсь. Я учился в хорошей школе. У нас была математика, — объяснил я, стараясь не завышать уровень своих познаний.

— Математика, говорите? Надо же, математика! — повторил за мной мистер Кляйн, и тут, пожалуй, я впервые убедился в магическом действии слов, точнее, одного слова. — Итак, вы изучали математику. Очень хорошо, может, у нас с вами что-то и получится.

Он задал мне еще несколько вопросов и, в конце концов, согласился устроить испытание. Мне было велено явиться на следующий день в восемь утра.

В тот вечер, помню, я плотно поужинал, и наутро, надев чистый, только что купленный воротничок, предстал перед мистером Кляйном. Накануне я дал ему понять, что умею составлять бухгалтерские отчеты, хотя, на самом деле, я просто что-то смутно помнил об этом со школьных времен. Но я знал, что выйду из положения, благодаря своей сообразительности, и, в конце концов, оказался прав. Мистер Кляйн был польским евреем; в Англию он приехал за несколько лет до того, как мы встретились. На первых порах он работал помощником закройщика, но, будучи человеком способным и самостоятельным, сумел накопить денег и начать собственное дело. В этом новом качестве он проработал месяцев шесть, причем сам вел бухгалтерию. Но, конечно, для иностранца английская денежная система — это дебри, и он потратил впустую уйму времени, безуспешно пытаясь свести дебет с кредитом. Единственный выход был нанять клерка, и он вывесил объявление о найме буквально за час или два до того, как я его увидел. Собственно, я был первым претендентом, и благополучно пройдя испытание, был взят на работу с окладом один фунт в неделю.

Первый день на службе я занимался проверкой финансовых отчетов хозяина, и, надо сказать, я так поразил его быстротой и уверенностью операций, производимых с колонками фунтов, шиллингов и пенсов, что больше вопросов о моих математических способностях он не задавал. Я же убедился, что моих школьных знаний вполне достаточно для сведения дебета с кредитом в его кассовом журнале и гроссбухе, а большего ему и не требовалось. Еще он попросил меня дать ему подробный анализ затрат, что я и сделал без всяких затруднений. Так что через пару недель между нами установились доверительные отношения, и мне даже поручили вести кассу.

Перейти на страницу:

Все книги серии Post Factum

Солдат всегда солдат. Хроника страсти
Солдат всегда солдат. Хроника страсти

«Солдат всегда солдат» — самый знаменитый роман английского писателя Форда Мэдокса Форда (1873–1939), чьи произведения, пользующиеся широкой и заслуженной популярностью у него на родине и безусловно принадлежащие к заметным явлениям европейской культуры 20-го столетия, оставались до сих пор неизвестны российским читателям.Таких, как Форд, никогда не будет много. Такие, как Форд, — всегда редкость. В головах у большинства из нас, собратьев-писателей, слишком много каши, — она мешает нам ясно видеть перспективу. Часто мы пишем ради выгоды, славы или денег. …у многих из нас просто не хватает моральной стойкости, которая неотделима от нелегкой писательской судьбы.Форду выдержки было не занимать. Он ясно понимал, что выбирает человек, решая стать писателем… Форд — настоящий аристократ. Профессиональный писатель, не запятнавший себя ни словом, подлинный мастер, он всегда держался твердо, умел отличить истинно значимое от ложного, мелкого… Форд Мэдокс Форд — богач. Втайне мы все желали бы стать такими богачами. Его богатство — добротная работа и самоуважение…Шервуд АндерсенПосле Генри Джеймса это сегодня самый сильный романист, да и в мастерстве ему, пожалуй, нет равных. Мир, увы, слишком занят петушиным боем коммунизма и фашизма, чтобы прислушаться к философии этого английского тори. А зря — Форду одинаково претит и политика консерваторов, и любая другая доктрина.Грэм ГринБольше всего к Форду применимо слово «широта». Он любил повторять: гений — это гениальная память. У него самого память была необъятная. Никто так не восхищался писателями старшего поколения и не открыл столько молодых талантов, как он. И ведь он до конца оставался неуемным энтузиастом и искателем. Он был фанатично, по гроб жизни, предан искусству: так умеют только англичане — безоглядно, весело. Казалось, сердцу его тесно в грудной клетке: всё в нем выпирало наружу — стойкость, широта, щедрость.Роберт Лоуэлл

Форд Мэдокс Форд

Классическая проза / Проза
Южный ветер
Южный ветер

«Южный ветер» (1917) — самая знаменитая книга английского писателя Нормана Дугласа (1868–1952), выдержавшая более РґРІСѓС… десятков переизданий у себя на СЂРѕРґРёРЅРµ и переведенная на многие языки, впервые издается в Р оссии. Действие романа РїСЂРѕРёСЃС…РѕРґРёС' на вымышленном острове Непенте, название которого означает лекарство, избавляющее РѕС' боли и страданий или «блаженство», однако именно здесь героев ждут непростые испытания……У Дугласа настолько оригинальный склад мысли, что, читая «Южный ветер», ты нет-нет да похвалишь автора за точно найденную форму выражения вещей весьма тонких, едва уловимых.…Ведь на самом деле лишь ничтожнейшая часть того, что РјС‹ называем «сутью вещей», попадает на страницы романов, а главное обычно остается «за кадром». Р

Анна Чиж-Литаш , Даша Благова , Жанна Гречуха , Лорд Дансени , Норман Дуглас

Фантастика / Классическая проза / Научная Фантастика / Фэнтези / Современная проза
Вели мне жить
Вели мне жить

Свой единственный, но широко известный во всём мире роман «Вели мне жить», знаменитая американская поэтесса Хильда Дулитл (1886–1961) писала на протяжении всей своей жизни. Однако русский читатель, впервые открыв перевод «мадригала» (таково авторское определение жанра), с удивлением узнает героев, знакомых ему по много раз издававшейся у нас книге Ричарда Олдингтона «Смерть героя». То же время, те же события, судьба молодого поколения, получившего название «потерянного», но только — с иной, женской точки зрения.О романе:Мне посчастливилось видеть прекрасное вместе с X. Д. — это совершенно уникальный опыт. Человек бескомпромиссный и притом совершенно непредвзятый в вопросах искусства, она обладает гениальным даром вживания в предмет. Она всегда настроена на высокую волну и никогда не тратится на соображения низшего порядка, не ищет в шедеврах изъяна. Она ловит с полуслова, откликается так стремительно, сопереживает настроению художника с такой силой, что произведение искусства преображается на твоих глазах… Поэзия X. Д. — это выражение страстного созерцания красоты…Ричард Олдингтон «Жить ради жизни» (1941 г.)Самое поразительное качество поэзии X. Д. — её стихийность… Она воплощает собой гибкий, строптивый, феерический дух природы, для которого человеческое начало — лишь одна из ипостасей. Поэзия её сродни мировосприятию наших исконных предков-индейцев, нежели елизаветинских или викторианских поэтов… Привычка быть в тени уберегла X. Д. от вредной публичности, особенно на первом этапе творчества. Поэтому в её послужном списке нет раздела «Произведения ранних лет»: с самых первых шагов она заявила о себе как сложившийся зрелый поэт.Хэрриет Монро «Поэты и их творчество» (1926 г.)Я счастлив и горд тем, что мои скромные поэтические опусы снова стоят рядом с поэзией X. Д. — нашей благосклонной Музы, нашей путеводной звезды, вершины наших творческих порывов… Когда-то мы безоговорочно нарекли её этими званиями, и сегодня она соответствует им как никогда!Форд Мэдокс Форд «Предисловие к Антологии имажизма» (1930 г.)

Хильда Дулитл

Проза / Классическая проза
Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду
Женщина-лисица. Человек в зоологическом саду

В этой книге впервые публикуются две повести английского писателя Дэвида Гарнетта (1892–1981). Современному российскому читателю будет интересно и полезно пополнить свою литературную коллекцию «превращений», добавив к апулеевскому «Золотому ослу», «Собачьему сердцу» Булгакова и «Превращению» Кафки гарнеттовских «Женщину-лисицу» и историю человека, заключившего себя в клетку лондонского зоопарка.Первая из этих небольших по объему повестей сразу же по выходе в свет была отмечена двумя престижными литературными премиями, а вторая экранизирована.Я получила настоящее удовольствие… от вашей «Женщины — лисицы», о чем и спешу вам сообщить. Читала, как завороженная, не отрываясь, хотя заранее знала, чем все кончится. По-моему, это успех. Очень заманчиво выглядит ваше желание скрестить современный юмор со стилем восемнадцатого века. Впрочем, даже интереснее другое — ваш талант рассказчика. Каждую минуту что-то происходит, и что поразительно, — без всякой натуги, живо и непринужденно, а вообще все очень похоже на Дефо. Видно, что сюжетов вам не занимать. Это для нас, старой писательской гвардии, самое трудное — необходимость сочинять истории, а у вас они выходят сами собой…Из письма Вирджинии Вулф Дэвиду Гарнетту (1922 г.)О том, как это написано, говорить не буду. По-моему, написано здорово: что называется, ни убавить, ни прибавить. Вещь поразительная: она точно выстроена от начала до конца. В ней есть чистота и логика нового творения — я бы сказал, нового биологического вида, неведомо как оказавшегося на воле. Она и впрямь как шустрый, чудной пушистый зверек, живой и прыгучий. Рядом с «Лисицей» большинство рассказов выглядят бледно — эдакими заводными механическими игрушками.Из статьи Герберта Уэллса (1923 г.)Огромное спасибо за повесть Д[эвида]. На редкость удачная вещь — я и не припомню ничего подобного за последнее время. По-моему, суть человеческой психологии и поведение зверя схвачены очень точно. В своем роде шедевр — читать местами грустно, местами смешно, при этом нет ни одной (насколько могу судить) неверной ноты в интонации, стиле, замысле. Словом, безукоризненно выстроенная повесть — поздравьте от меня Дэвида.Из письма Джозефа Конрада Эдварду Гарнетту (1922 г.)

Дэвид Гарнетт

Проза / Классическая проза

Похожие книги

Покой
Покой

Роман «Покой» турецкого писателя Ахмеда Хамди Танпынара (1901–1962) является первым и единственным в турецкой литературе образцом смешения приемов европейского модернизма и канонов ближневосточной мусульманской литературы. Действие романа разворачивается в Стамбуле на фоне ярких исторических событий XX века — свержения Османской династии и Первой мировой войны, войны за Независимость в Турции, образования Турецкой Республики и кануна Второй мировой войны. Герои романа задаются традиционными вопросами самоопределения, пытаясь понять, куда же ведут их и их страну пути истории — на Запад или на Восток.«Покой» является не только классическим произведением турецкой литературы XX века, но также открывает перед читателем новые горизонты в познании прекрасного и своеобразного феномена турецкой (и лежащей в ее фундаменте османской) культуры.

Ахмед Хамди Танпынар

Роман, повесть