Зеленое дитя

Как книга «о времени и о себе» «Зеленое дитя» выражает общий неутешительный взгляд Рида на прошлое и настоящее европейской мысли и уклада жизни: они не обеспечивают свободы и полноты существования. Напротив, либо приводят человека к физическому насилию, как Коленшо, или политической диктатуре и изоляции, как д-ра Оливеро в его утопическом Ронкадоре, либо ведут его в тупик, загоняют, вопреки естественному ходу вещей, — как реку, которую Оливер помнил с детства, — под землю, в царство абстрактной иерархии, обезличенности и подчиненности правилам. Финал горький: самые бурные фантазии оборачиваются либо средневековым отшельничеством, либо политическим мавзолеем. Сцены «подземелья» читаются, как попытка предугадать, что ждет человечество впереди. Ничего радостного: личные связи не имеют больше значения, зачатие и рождение ребенка — целиком физиологический процесс; общество — соты с внутренней иерархией; пища — вегетарианская; пространство — ограничено; искусство сведено к кристаллографии, т. е. математике; эмоционального начала больше не существует. Само понятие Порядка, которому все и вся подчиняются в подземном мире, говорит о том, что главной ценностью здесь полагают абсолют, подчиненность низшего высшему, а чем это не фашизм?.. Если же принять подземный мир за некую утопию духа, аскезу мысли, то с таким толкованием плохо согласуется образ Веточки-Витэн, тянущейся к солнцу. Если же главное содержание книги — мысль о первенстве опыта, и Витэн и Оливер — первопроходцы, сталкеры, искатели, паршивые овцы в своем стаде, то выходит, каждый из них открыл для себя другой мир. Но миры-то достойны ли? Отвечают ли их ожиданиям свободы и полноты бытия?

Впрочем, у романа есть и другая сторона — социально-политическая. Как делается революция? По Риду, находится случайный человек, образованный, зараженный идеалистическими представлениями о свободе. Его делают агентом, он готовит террористический акт и политический переворот. Судя по роману, не только все революции похожи, но все они похожи на диктаторские режимы — хотя бы тем, что, как в романе, берут свое начало в одном и том же месте: в храме. А как рождается диктатура? По Риду — она следствие самых лучших побуждений, заботы о благе миллионов простых граждан. Ирония книги в том, что наш герой все-таки создает утопическое государство, но счастья оно ему не приносит. Роман повествует о случайности, абсурдности и ограниченности политической деятельности в жизни отдельного человека. Риду не чужда свифтовская любовь к антиутопии: чего, например, стоит описание натурального хозяйства в изолированном от остального мира «счастливом» Ронкадоре! Другие детали, явно, предвосхищают Оруэлла: взять хотя бы то, что диктатора хоронят в мавзолее. Выходит, Россия не прочитала в свое время важную для нее книгу. Кстати, действие происходит в 1861 году, — знаменательная дата.

Впрочем, и политикой не исчерпывается философский замысел книги. Написанное в духе вольтеровского «Кандида», основанное на авантюрном сюжете (заметим, задолго до коммерчески выгодных проектов интеллектуалов-постмодернистов 1970―80-х годов!), «Зеленое дитя» описывает поиск человеком природной чистоты и свободы. Веточка, увлеченная желанием отыскать другие миры, любительница солнца, гибнет в мире людей-машин, людей-зверей (Коленшо). Оливеро, дойдя, кажется, до логического конца своей политической карьеры, создав идеальную диктатуру, тоже «гибнет», осознавая невозможность личного счастья. Получается, жизнь в существующих общественных формах невозможна, они приводят человека к гибели. Какова альтернатива? Жизнь в подземном мире оборачивается коллективным соитием, разлукой, одиночеством, аскезой, отшельничеством и окаменением. Эти две возможности — как две стороны медали современного существования: либо политическая карьера, либо индивидуальное самоопределение в искусстве или науке. Первая заканчивается диктатурой; вторая — потерей любви, монолитом порядка, мавзолеем кристаллов.

Но и это не все. «Зеленое дитя» — это модернистский роман-миф. Время действия то раздвигается до тридцати лет во второй части, то сжимается до двенадцати часов в первой, то уходит под конец в подземную «вечность». Роман повествует о зеленом ребенке, живущем в каждом из нас, — о брате и сестре, их разлуке, этих двух не встретившихся половинах «Я». В нем слышны отголоски модернистской, восходящей к Ницше, мечты о полноте существования, мужском и женском, андрогинном, слиянном и нераздельном «Я». Использовав, а, может быть, и нет — кто знает? — латинскую христианскую легенду XII века о двух зеленых существах — брате и сестре, Рид создал свой миф, и его не объяснить, как писал Элиот в «Границах критики» (1956), источниками и вероятными параллелями. В главном, поэтическом смысле роман Герберта Рида продолжает вордсвортовскую тему природы, уединения, «сестры» — потаенного и сопричастного зеленому миру существования.