Зеленое море, красная рыба, черная икра

Нас успели заметить – от метеостанции к нам потянулась делегация: жена Касумова, малюсенький, смуглый до черноты усатый человек – Бокасса, которого я видел во время осмотра трупа Пухова, знакомый высокий казах – он и сейчас был выпившим, а может, так и не протрезвел с того дня, мальчик в коротких шортах с маленьким магнитофоном на шее и еще несколько детей – мал мала меньше.

– Ну, как там он? – спросил Бокасса, крохотный «мальчик-дедушка» с толстыми усами. – Живой? – На лице его плавала та же, что и в прошлый раз, когда я увидел его впервые, странная гримаса – то ли печальная улыбка, то ли счастливый плач. – Как? Как? – Он наступал на нас с беспечной опасной шуткой сумасшедшего, и я принужден был ответить ему словами Хаджинура Орезова:

– Отойди, Бокасса, не путайся под ногами!

Карлик тотчас же забыл о своих вопросах, счастливая страдальческая улыбка стала выглядеть более веселой, даже игривой. Он присоединился к детям, став между мальчиком с «вок-меном» – самым крупным из детей, которому Бокасса доходил головой до плеча, – и самым меньшим.

– Ну, как он? – повторила жена Мазута, здороваясь. – Передачи принимают?

– Должны, – сказал я.

Она кивнула.

– Легко сказать – «принимают»… Я поеду, а с ними как? – Она показала на детей.

– Хорошо, – сказал я. – Соберите ему что-нибудь, мы захватим.

Она невнятно поблагодарила.

Я поискал глазами и увидел «козлятник» Касумова – он ничем не отличался от других таких же – прибитые «заподлицо» доски-«двадцатки» образовали глухой непроглядный круглый забор, достаточно высокий, поэтому взобраться снаружи и увидеть, что там, внутри, тоже не было возможности. От метеостанции к «козлятнику» тянулись электропровода. На калитке, навешенной изнутри и полностью прикрывавшей любые щели, висел огромный ржавый замок.

Я показал на забор.

– Откроете нам? Ключи есть?

Она полезла в карман цветастой, как у цыганок, юбки.

– Вот.

Втроем мы вошли в маленький, огороженный со всех сторон дворик. В середине находился домик или сарай, дверь которого забыли закрыть. Я заглянул внутрь – кроме верстака с инструментами там стоял еще маленький телевизор «Шилялис». На полу виднелось несколько гребных винтов, а на приколоченной к стене сарая перекладине висели два новеньких мотора «Вихрь-30».

Настоящая браконьерская база, подумал я.

– А где тут тайник нашли?

Не говоря ни слова, Касумова обошла изгородь – сбоку, со стороны моря, рядом с несколькими досками, лежал камень-валун, она нагнулась, с усилием откатила его.

– Это? – я удивился.

– Да.

Мы с Балой подошли ближе. Под камнем была отрытая, видимо, совсем недавно, не очень глубокая ямка. Дно ее устилал песчаник.

Все это было странно. Браконьер наверняка смог бы подыскать на берегу более надежный схорон.

Пока жена Касумова собирала передачу мужу, я снова осмотрел берег. Вдоль залива тянулся обширный пляж, устеленный мелким белым ракушечником. Огромные черные камни, видневшиеся в прибрежной полосе, были остатками древней скалы, обрушившейся в море.

– Передайте, пожалуйста. – Жена Касумова принесла узелок. Я увидел в нем лепешку, несколько луковиц, вяленую рыбу, овечий сыр.

– Слушайте, – сказал я, – ваш муж за последнее время ездил в Красноводск?

– Мой муж? – Она хотела выиграть время.

– Ну да.

– Не знаю.

Закон всеобщего молчания не позволял ей отвечать.

– Его отпустят? – спросила она.

– Возможно. Пока я ничего не могу сказать.

– Не виноват он! Они с Сережей дружили…

– «Козлятник» этот ваш муж отстроил уже после пожара? – спросил я. – Умар Кулиев его сжег… Так?

Она робко возразила:

– Его только подожгли, а сделать ничего больше не сделали. Люди затушили…

И снова – ни одного имени.

Мы отправились в обратный путь.

– «Кирли-кирли… ц-э» – чайки с визгом пикировали на воду, пронзительно, на одной ноте повторяя свой жалобный крик.

Странно, что моя синекура выбрала такое место для гнездовья, думал я. По моим представлениям, эта экзотическая птица радости должна селиться в тропических садах, жемчужных лагунах, под сенью олеандров или там рододендронов каких-нибудь. А здесь не было олеандров. Здесь вообще ничего не было. Здесь была пустыня. А на краю пустыни – урез взбесившегося от шквалистого ветра буровато-грязного прибоя, размытого мутно-зелеными полосами. Был еще тусклый, слепой свет солнца – как бы день, а все безвидно. Летит по воздуху песок и превращает свет в дым. Земля вспучена нарывами сыпучих дюн. Жалобный подшерсток укрывает горбы холмов – кусты саксаула и карагача, верблюжья колючка, чертополох пустыни, отчаянная растительность, ожесточенно цепляющаяся за жизнь.

– Бала!

Я заметил, что он сидит как-то боком.

– Ты не заболел? – спросил я.

– Да нет. Спина немного… Пройдет! Вы что-то хотели?

– Я попросил Гезель найти один материал о несчастном случае. Мы будем проверять его сами, не привлекая водную

милицию.

– Я прослежу.