Зеленое окно

Может, нужно было говорить с Таней о чем-то таком? Всякие там слова?… А я даже тогда на стене написал лишь: «Таня + Эдик =». И все. Больше не смог. А Виталька, наверное, говорил ей эти слова. Ему ничего не стоит. Раз, два – и готово. Ну а зачем она и мне продолжает улыбаться? И ему, и мне. Как будто ничего не произошло. Как будто все хорошо. И в поезде, пока ехали, все крутилась вокруг меня: «Эдик, Эдик…» А сама!..

«Сердце красавицы…»

Нет, лучше о чем-нибудь другом думать.

Я взглянул на свою соседку по скамейке. Она сидела все Ё том же положении. И книга была раскрыта на той же странице. Я запомнил: в левом углу была картинка. А смотрела девушка все так же мимо книги. Я пригляделся. Нет, теперь она сидела с закрытыми глазами. Ну и ну! Значит, каждый зубрит по-своему. А может, она заснула? Я где-то читал, что во время сна можно изучать язык.

У девушки вздрогнули плечи. «Проснулась, – решил я, – а теперь начнет повторять вслух». Но она продолжала сидеть все так же неподвижно, с закрытыми глазами.

И вдруг я увидел, как по щеке ее поползла слеза. Она обогнула уголок рта и повисла на подбородке.

Мне стало очень жалко эту девушку. Она плакала беззвучно, не вытирая слез, будто кругом никого не было, будто она сидела одна в своей комнате. Только щека у нее иногда чуть заметно дергалась.

«Не сдала экзамены, – догадался я, – провалилась».

Я не могу понять, как это произошло, но я подвинулся к ней и сказал:

– Вы не плачьте… ну бывает ведь…

Как-то так по-дурацки сказал и сам испугался.

И тогда она подняла голову и посмотрела на меня. Глаза у нее были темные-темные и мутные от слез.

– Что – бывает? – спросила она, словно ничего не поняла.

– Ну это… – сказал я, – двойка… на экзамене.

– На каком экзамене?

– На вашем.

– На моем?

Она рассматривала меня недоуменно. И вдруг улыбнулась. Потому что все поняла. Правда, улыбка была короткой и слабой. Глаза ее снова стали печальными, темными. Она сказала:

– Он меня не любит. Понимаешь?… Не любит. Произнесла она это просто и спокойно, как будто мы были с нею добрые знакомые, как будто давно уже ноли беседу обо всем этом.

Никто со мной раньше так не разговаривал. Я даже представить себе не мог, что можно сказать это постороннему человеку.

Мне почему-то захотелось, чтобы у нее было псе хорошо.

– А может, любит… – проговорил я.

– Не любит. – Девушка опять смотрела куда-то вниз. – Он мне сам сказал.

И снова мне показалось, что я давно ее знаю, и не просто знаю, а что мы друзья, настоящие друзья, большие.

– Меня тоже не любит, – бухнул я неожиданно.

Вот ведь как бывает. То я удивлялся, что она так со мной откровенна, и вдруг то же самое сказал постороннему человеку… Но, может, постороннему-то и легче. Я бы ни за что не открылся маме, или отцу, или моим знакомым.

Девушка молча взглянула на меня и не ответила, словно еще ждала чего-то.

– Она мне не говорила, – добавил я, – только я сам знаю.

Больше ничего не хотелось рассказывать о Тане. Но девушка и не спрашивала. А мне сделалось легче, и я даже попробовал пошутить.

– Да, знаю, – повторил я, – только реветь в три ручья из-за этого не буду.

– Тебе сколько лет? – спросила она.

– Четырнадцать, – решил я прибавить полгода.

– А мне двадцать один. Через семь лет ты бы не так сказал.

– Ну да! Не так… То же самое и сказал бы, – заупрямился я.

Девушка опять слабо улыбнулась.

– Много ты понимаешь, – произнесла она.

– Не меньше вашего! – разозлился я.

Только что говорил с ней на равных, поделился как с человеком, а она… Словно вдруг увидела во мне малолетку.

Я уже думал подняться и уйти, но, взглянув на нее случайно, увидел, что она переменилась. Улыбалась она теперь не слабо, а вовсю, и глаза смотрели весело, тоже смеялись.

– Тебя как зовут? – спросила она.

– Вам-то что?…

Она опять не обиделась. Сказала:

– Говори мне «ты». Не люблю неравноправия. – И снова спросила: – Так как же тебя зовут?

– Эдик… А вас?

– А «тебя», – поправила она.

– А тебя? – Я вдруг почувствовал, что от моей злости ничего не осталось.

– Нина. – Она протянула мне руку.

– Очень приятно, – сказал я и смутился. Где-то я видел, может, даже в фильме, как эти слова говорили девушке при знакомстве. Наверное, в них не было ничего особенного, но я произносил их первый раз, и мне было как-то неловко. Может, опять я в чем-то веду себя не так? Не подумает ли она снова, что я еще мал, чтобы со мной можно было разговаривать, как со взрослым?

И тут Нина спросила меня ни с того ни с сего:

– Эдик, а ты не москвич?

«Так и есть, – испугался я, и щеки мои запылали. – Веду себя как малолетний шкет! А что я не москвич, должно быть, у меня на лбу написано».

Нина, конечно, заметила, как я залился краской, и поспешила пояснить:

– Я вижу, ты купил московские открытки, пот и спросила. Потому что я сама такая. Как куда приеду, запасаюсь всякими открытками и путеводителями.

– А-а-а… – У меня гора с плеч свалилась. Я повертел в руках набор открыток и зачем-то сказал: – Это я в Кремле купил.

Совершенно непонятно, для чего я так сказал. Она хотела узнать, из какого я города, а я ей про открытки.

– Где ж ты еще побывал? – спросила Нина.