Зеленое солнце

— Ванда, Ванда… хорошая девочка, умница, — шепнул он, потрепав ее за холку. — Вернусь — пойдем с тобой на охоту, да? Сходим обязательно. И Миланку с собой возьмем.

За это он получил негромкое ворчание из собачьей утробы, тихо рассмеялся и снова ушел, на сей раз заперев за собой ворота, чтобы кто попало не бродил здесь, пока в егерском доме все спят.

17

В тебе теперь так много сторон
Которых я не понимал
Мне просто нужно спросить у тебя
Зачем ты настолько красива?
Зачем же мне эта куча странных вещей,
Которых я не понимал,
Которых я не открываю тебе,
Ведь все они смертельны
Для нас они смертельны

Он беззвучно повторял текст одними губами вслед за голосом, звучавшим из магнитолы. Одной рукой придерживал руль — гнать с прицепом больше семидесяти километров нереально, да и нельзя. Другой — обхватил ладонь Миланы, расслабленно поглаживая ее запястье большим пальцем. Она жмурилась на солнце и разве что не мурлыкала от удовольствия.

На заправке под Рудославом добыли кофе и бутерброды, которые она жевала с видом абсолютно счастливой в данный момент женщины. А он — сгреб все презервативы с витрины, демонстративно на ее глазах, заставив подавиться смехом. И понимал, что его тянет на мелкие хулиганства, вряд ли сознавая при этом, что ему будто снова шестнадцать лет, которые из его жизни оказались вычеркнутыми.

Ему хотелось удивлять ее, восхищать, быть крутым, как Шварценеггер, или как кто-то, кто мог бы ей понравиться. Период дерганья за косы закончился. Теперь пора распушить хвост, чего Назар в себе раньше не замечал.

И потому через полчаса пути вдруг снова затормозил, хитро взглянул на нее и провозгласил:

— На выход!

Милана повертела головой и удивленно проговорила:

— Как-то мало похоже на горы.

— Это типа первый привал. И первые достопримечательности. Пошли, бери камеру, — он кивнул на лес и, распахнув дверцу, выскочил на обочину.

Все еще ничего не понимая, она подхватила кофр с фотоаппаратом и вышла из машины, чтобы встретить его ладонь, протянутую к ней. А после он повел ее за собой по узкой тропинке, не видимой глазу с дороги, чтобы еще через несколько минут оказаться на неширокой грунтовке посреди леса. По этой дороге тоже долго идти не пришлось, потому что и следом — была еще одна тропа, то ли подзаросшая, то ли недотоптанная, и там уж пришлось добираться сквозь ветки густого кустарника, иногда выше их ростом.

А потом они вдруг оказались посреди огромной опушки, лысой и пустой, песчаной, изрытой канавами, засыпанными только местами. И эти рытвины казались настоящими шрамами в теле земли, едва-едва начинавшими затягиваться — сорной травой и совсем мелкими, невысокими, редкими-редкими сосновыми деревцами.

— Знакомься, мой первый пятак! — объявил Назар, будто бы это место было его личным полем битвы.

Медленно переступая на одном месте, она повернулась вокруг себя и, взглянув на Назара, пожала плечами:

— Ты ведь знаешь, что я нифига в этом не понимаю.

— Тогда давай начнем с самого начала. Как думаешь, где ты сейчас находишься на самом деле?

— В лесу.

— На острове! Сорок миллионов лет назад здесь был самый настоящий остров, который омывало водами со всех сторон. Конкретно неподалеку отсюда находилось море, которое сейчас затопило бы Польшу и Беларусь. И именно тогда его волны выбрасывали на берег камни, которые образовывались, когда смолы древнейших хвойных деревьев попадали в воду. Потом тектонические плиты двигались, климат менялся, отступали океаны, а на поверхность проступало их дно. Земля меняла свое лицо, а эти камни — остались здесь, прямо под твоими ногами, на этом острове. Как думаешь, что было потом?

— Тут вырос лес, — продолжила гнуть свое Милана. Выбрала местечко, густо заросшее травой, уселась, поджав по-турецки ноги, и подняла к Назару лицо. Он навис над ней, широко улыбнулся, оттолкнулся от земли и отпрыгнул на соседнюю полоску почвы между двумя каналами. А после заговорил: