Зеленое солнце (СИ)

Поезд, между тем, приближался с совершенно неумолимой скоростью, с каждой секундой предрешая будущее. Назар смотрел на нее — и все еще не верил. До сих пор не верил, что еще пару минут — и он останется здесь один. И один на долгие недели, пока сможет вырваться. А она — уедет. Две минуты — и уедет. И он перестанет чувствовать ее возле себя так, как чувствует сейчас. Некому станет носить цветы каждое утро. Незачем будет срываться посреди ночи, чтобы успеть еще хоть немного поглядеть на нее. Секунды истекают. На этом все.

Оторваться друг от друга оказалось куда больнее, чем Назар мог себе представить. Будто вместе с кожей, мясом и сухожилиями ее вырывают из его тела. Одно лето — а так все срослось. Он заносил ее вещи в подоспевший вагон, слабо соображая, что делает. Осматривал место, будто бы это что-то решало и что-то можно было изменить. Целовал на прощание — быстро, потому что долго времени не было. Две минуты стоянки. И видел по ней, что она чувствует то же. Чувствует только его и совсем не чувствует себя.

??????????????????????????А между тем, она всего лишь ехала домой. Пора ей было домой. Она бы все равно уехала. И если бы не он, то радовалась бы. Почему-то этой разорванности чувств стало жалко. И Назар, быстро наклонившись последний раз к ней, успел прошептать:

— Улыбнись мне еще раз, а? Ты когда улыбаешься, то будто бы солнце выходит.

Она напрягла мышцы, отчего кончики губ чуть дернулись вверх, а потом и сама она дернулась к нему, еще раз касаясь его губ своими.

— Провожающие, покиньте вагон, — равнодушно раздалось за спиной Назара. Провожающих на весь вагон — он один, остальные высыпались из плацкарта.

— Позвони, когда доедешь, — снова попросил он, уже отрываясь от нее.

Но она начала звонить гораздо раньше, как только появлялась связь. Назар долго был недоступен, торчал на своих приисках.

— Чертов старатель, — бурчала она и ждала следующей станции, чтобы набрать его снова.

Он отозвался около часа ночи, долго поговорить не удалось — поезд тронулся и связь снова пропала. Но после его быстрого «спокойной ночи!» она наконец-то угомонилась до утра, когда ей удалось снова его застать и сообщить, что она скоро будет дома, уже почти вокзал, а она страшно соскучилась. Все это она договаривала, пока катила чемодан по вагону, и выйдя к дверям, ошеломленно ойкнула:

— Ой… Папа… Назар, я перезвоню, — проговорила она и глянула на отца. — А ты как здесь?

Несколько секунд Александр Юрьевич разглядывал свое явившееся чадо такими глазами, будто бы не видел ее несколько лет, а после широко улыбнулся, распростер руки и провозгласил:

— Что я уже? Родную дочку встретить не могу после целого лета? Иди сюда.

— Можешь, конечно, — приходя в себя, усмехнулась Милана, спустилась прямо в его объятия и добавила: — Ты вообще много чего можешь.

— Загорела как! И кажется, еще больше похудела! — восхитился папка, поцеловав чадо в макушку, а после махнул водителю, чтобы тот спустил ее чемодан. — Считай, на курорте побывала. Скажи, у нас лучше, чем в Испании?

— Нет, — со знанием дела заявила она, — но там тоже было прикольно. И поэтому у меня для вас с мамой куча новостей. Кстати, дядя Стах вам привет передавал.

Александр Юрьевич усмехнулся. Обсуждать ее новости было попросту опасно эдак сразу, и он взял ее под руку и повел вдоль перрона на выход.

— Потом перескажешь. Мне Шамрай звонил, говорил, что ты пай-девочка. Даже как-то не верится, — он приподнял бровь и глянул на дочь: — Не врал?

— Ну если только немножко, — скорчив смущенное личико, призналась Милана.

— Ладно, ладно, — он похлопал ее по ладони. — Соскучились мы с матерью страшно. Прям не знаю, домой тебя везти или сюрприз показывать. Ты есть-то, кстати, хочешь?

— Не-а, мне в дорогу столько еды собрали, будто я трое суток должна была ехать. А что за сюрприз?

— Ну-у-у… — протянул отец. — Я же тебе обещал кое-что с сентября, да? Ну, до того, как ты отчебучила.

Она на мгновение задумалась, а потом бросилась ему на шею.

— Па! Правда? Вот правда?!

— Ну ты же хорошо себя вела? Или все-таки покрывает тебя Стах?

— Иногда на завтраки опаздывала.

Тот факт, что, кроме этого, его дочь нашла себе мужа-уголовника и каким-то образом довела Стаха, Александр Юрьевич старательно игнорировал, потому его улыбка вышла даже почти искренней. Он приобнял ее покрепче и проговорил:

— Закрой глаза и протяни руку.

Что дочь послушно и сделала. А после этого почувствовала, как на ее ладошку лег маленький прохладный металлический предмет.

Открыв глаза, она увидела ключ с брелоком от домофона и радостно взвизгнула:

— Вау! Папа, ты — лучший!

— Я привык держать слово, — напыщенно провозгласил Брагинец. — Так что? Домой к маме и завтракать? Или квартиру смотреть? Каков вообще план?

— Домой. Мне надо вам сказать что-то очень важное, ну чтобы вам обоим. А квартиру я потом с Олексой посмотрю.