Зеленое солнце (СИ)

Потому что сказать ему им по-прежнему нечего. Оба совершеннолетние, а стоит хоть немного выдать себя, то Милана немедленно уедет и нажалуется отцу. Успешную комбинацию девчонка разыграла, ничего не скажешь. Окрутила недоумка Назара, устроила ловушку для Стаха и почти гарантировала себе безопасность от любых поползновений — иначе она тут же получит резонный повод вернуться домой досрочно. Четко! Умыла! Это одновременно восхищало его и приводило в бешенство, потому что единственное, чего Стах хотел — это разгромить собственный кабинет.

Но вместо этого нажрался до невменяемого состояния и продолжал нажираться весь последующий день, с трудом отдавая себе отчет, что в данный момент им руководит не только уязвленное самолюбие, но и ревность. Странно ревновать к мальчишке. Ненормально.

Назар — это бешеный нрав, дурная сила и мозги там, где Стах позволял им проявляться. Не больше. Больше — это уже опасно при бешеном нраве и дурной силе. Потому он держал его в узде, головы поднять не давал, контролировал, чтобы Назару было позволено ровно столько, сколько любому другому его работнику, пусть и правой руке. А тут поди ж ты! Молчал! Подругу выгуливал! Это Милану, что ли? Милана ему подруга?!

Да что у них может быть общего?!

Молодость!

Молодость трещинами по стеклу, потому что в зеркале ее нет.

И разбитые костяшки пальцев, так, что кровь полилась, а из раны с кровью — мелкие стеклянные осколки. Как пошло.

Два молодых здоровых организма трахаются где-то на обочине грязных и пыльных дорог в старом трейлере, которому лет больше, чем им, и в котором неизвестно кто трахался до них. А он, как малахольный идиот, мечтал подарить ей все лучшее, что есть на земле, потому что у него были деньги, силы, знания и… время. На то, чтобы быть. И на то, чтобы любить.

— Достаточно, Стах, прекрати… — прохрипел Шамрай и открыл кран с холодной водой, подставив под струю разбитые руки. На правой все еще обручальное кольцо, которое он так и не снял после смерти Ирины. Сейчас оно ему мешало, и он с трудом стащил его, еще сильнее задевая кровоточащие порезы и загоняя глубже мелкие стекла. Это очень больно. Чертовски больно, но Стаху плевать. Он дышал раненым зверем и теперь смотрел сквозь отверстие в золотом ободке. А после зажал его в кулаке и вышел из ванной.

??????????????????????????Словно бы враз протрезвел. Позвал Марью, попросил привезти из Рудослава врача — порезался, дескать.

Потом кое-как переоделся, а когда его подлатали, уже знал, что сделает.

Уедет. Как и планировал — в Кловск, где его ждали.

Отвлечется работой.

Подумает.

Посетит клинику репродуктивной медицины и своего юриста. Потому что ему по-прежнему нужен наследник. Свой. Собственный.

А потом сотрет в порошок байстрюка.

19

Милана

Осталось полтора месяца.

Эта мысль выстрелила неожиданно, пробила кожу и вошла куда-то в мягкие ткани брюшной полости под солнечным сплетением, отчего Назар на мгновение задохнулся. Момент был самым неподходящим. Милана, уйдя в глубину террасы, прежде чем войти в дом, крутанулась на сто восемьдесят градусов и помахала ему рукой, напоследок добив счастливой улыбкой. А он из себя улыбки выдавить не смог, только что-то невразумительное. Но руку поднял, пальцами что-то изобразил. А когда она скрылась за дверью, тяжело выдохнул, и на него словно накатила вновь та тяжесть, от которой он избавился, отправившись в отпуск с Миланкой.

Вот только до этого дня Назар вряд ли осознавал, что в дядиной усадьбе ему тяжело. А тут прибило к земле — не разогнуться. Из-за контраста. Еще только этим утром в дороге он был свободен. И был свободен целую неделю — семь дней их разъездов, во время которых ни дня не чувствовал себя так, как всю жизнь, настолько внове было все испытываемое. И что же тяготило здесь, сейчас — не понимал.

Понимал, что осталось полтора месяца. Потом наступит конец лета, и Милана уедет.

И это мысль, которую еще надо обдумать, потому что ни мгновения до текущей минуты Назар об этом не задумывался. Кто думает на пике?

А теперь ему надо к ней привыкнуть. Хотя бы для начала привыкнуть.

Он перевел дыхание, завел двигатель и потащил «фиат» с прицепом к гаражу. Домой шел с тяжелым сердцем. Когда за неделю лишь пару раз говорил с матерью, часто по объективным, а еще чаще по необъективным причинам — жди беды.

— Явился, — всплеснула руками Ляна Яновна, выскочив в прихожую, едва он переступил порог дома. — Что ж ты творишь-то, а? Укатил неизвестно куда, не пойми с кем, сам не звонишь, на звонки не отвечаешь. Назар, я же места себе не нахожу, ночей не сплю. Но кто ж обо мне подумает?

— И тебе привет, — глупо улыбнулся ей Назар и, не наклоняясь, чтобы разуться, стащил кеды, наступая пятками самому себе на задники. — Ничего я такого не творю, раз в жизни отпуск, ма!

— А обещал меня на море отвезти! — с обидой в голосе проговорила Ляна.