Зеленое тысячелетие. Рассказы

Не то чтобы мы надеялись обрести безопасность или защиту — вставшее перед нами было слишком всесильно, — просто хотелось знать, что ты не один и кто-то разделит с тобой то, что может случиться.

Нам даже в голову не приходило искать временного спасения в любви, чтобы закрыться ею от опасности. Эта опасность была слишком сверхъестественной, чтобы уйти от нее таким простым образом. В какой-то момент тело Вики показалось мне абстрактно, отвлеченно прекрасным. Эта красота имела к желанию такое же отношение, как красота цвета надкрыльев насекомого, или изгиб дерева, или сияние снежного поля. И тем не менее я знал, что внутри этого странного тела находится друг.

Мы не говорили ни слова. Нам было сложно, а иногда и невозможно подобрать слова, чтобы выразить мысли. Кроме того, мы боялись даже пошевелиться — как две маленькие мышки, прячущиеся в пучке травы, мимо которого, принюхиваясь, идет кот.

Чувство чего-то присутствующего вокруг нас и над Рим-Хаузом было очень сильным. Теперь Это погружалось и в Рим-Хауз тоже, потому что все слабые ощущения надвинулись на нас, словно неосязаемые снежные хлопья: темный вкус и запах горелого, трепещущая паутина, крики летучих мышей, биение волн и снова легкое падение гравия.

А над всем этим довлело присутствие чего-то, связанного со всем Космосом тончайшими черными волокнами, не мешающими движению и жизни небесных сфер.

Я не думал о Франце. Я не думал о том, что случилось сегодня, хотя время от времени ощущал какое-то беспокойство…

Мы просто неподвижно лежали и смотрели на звезды. Минута за минутой, час за часом. Временами мы, должно быть, засыпали, по крайней мере, я — хотя, вероятно, лучше было бы назвать это впаданием в беспамятство, ибо этот сон не был отдыхом, а пробуждение от него было просто возвращением к темной боли и холоду.

Уже прошло довольно много времени, когда я обнаружил, что вижу часы в дальнем углу комнаты, и подумал, что это оттого, что у них светящийся циферблат. Стрелки показывали три часа. Я нежно повернул голову Вики в направлении часов, и она кивнула, подтверждая, что тоже их видит.

Звезды были единственным, что удерживало нас от сумасшествия в мире, который мог рассыпаться в пыль от самого слабого дыхания того, что здесь присутствовало.

Сразу после того, как я заметил часы, со звездами стало что-то происходить.

Вначале их свет приобрел фиолетовый оттенок, который незаметно перешел в голубой, а потом — в зеленый.

Краешком сознания я поинтересовался: какой туман или пыль, находящиеся сейчас в воздухе, могли вызвать эти изменения? Звезды стали тускло-желтыми, затем оранжевыми, после этого темно-багровыми и, наконец, погасли подобно последним искрам над потухшим очагом.

Мне в голову пришла безумная мысль, что все звезды покинули Землю, удаляясь от нее с такой невозможной скоростью, что свет их лучей перешагнул невидимый глазу диапазон.

Казалось, что мы должны были очутиться в полной тьме, но вместо этого обнаружилось, что и мы сами, и все вещи вокруг нас испускают слабое сияние. Я подумал, что это первые признаки рассвета. Кажется, так же думала и Вики. Мы оба посмотрели на часы. Еще не было половины пятого. Мы смотрели на медленно движущийся конец минутной стрелки. Затем я снова перевел взгляд в окно. Оно не было призрачно-бледным, как это бывает на рассвете, оно выглядело — я понял, что Вики тоже смотрит в окно, по тому, как она судорожно сжала мою руку — оно выглядело как абсолютно черный квадрат в рамке белого мерцания.

Я никак не мог объяснить себе это мерцание — оно было похоже на свечение циферблата часов, но не было бледнее и белее. Более того, все вещи и предметы, излучавшие его, напоминали образы, которые возникают перед глазами человека в полной темноте, когда он хочет, чтобы яркие искры, пробегающие по сетчатке глаз, слились с ожидаемыми, узнаваемыми формами; создавалось впечатление, что темнота выплеснулась из наших глаз в комнату и мы видим друг друга и все, что нас окружает, не при помощи света, а благодаря нашему воображению. С каждой секундой возрастало ощущение чуда от того, что мерцание вокруг нас еще не превратилось в пенящийся хаос.

Мы следили, как стрелка часов передвинулась к пяти. Мысль о том, что на улице начало светать, но что-то заслоняет от нас свет утра, встряхнула меня, я почувствовал, что могу двигаться и говорить, хотя ощущение присутствия чего-то нечеловеческого и неживого было таким же сильным, как и прежде.

— Нам нужно постараться вырваться отсюда, — прошептал я.

Пройдя по спальне, как мерцающее привидение, Вики взялась за ручку двери своей комнаты. Я вспомнил, что у нее остался не выключенным свет.

Проем двери, которую открыла Вики, не осветился. В ее спальне было совершенно темно.

«Сейчас починю», — подумал я и включил лампу у своей кровати. Моя комната погрузилась в полную темноту. Я даже не видел циферблата часов. Свет стал тьмой. Белое стало черным.