Зеленое золото

— Знаю. Но на другой год и на третий вырубка продолжала расти. Рубили все подряд, пока не добрались до незрелого леса. Впрочем, и тут не остановились, пошли напрямик дальше. А в то же самое время в более далеких местах, например, в Сурру, гнили от старости целые кварталы хорошего леса. Находились они далеко, где работать неудобно, и потому в Куллиару предпочитали придерживаться старой системы, порожденной послевоенными трудностями: брать лес там, где и валить его легче и вывозить удобней, — у самых дорог. Обыкновение это прочно утвердилось в Куллиару. Лес, разумеется, растет для того, чтобы им пользовались, — это верно, но не для того, чтоб его истребляли. А как еще прикажете назвать такую систему заготовок?

Реммельгас опустил штору и с облегчением перевел дух: наконец-то все было сказано. И, подойдя к столу, он оглядел присутствующих — как они отнеслись к его словам?

И тут вдруг старый Нугис громко крикнул:

— Это верно! — Обычно Нугис редко высказывался, если к нему не обращались. А теперь он даже добавил: — И носа не хочется высовывать из Сурру, кругом только пни да пни!

Все с удивлением уставились на старика, а маленький круглый Килькман вскочил со стула и, неизвестно кому и за что грозя пальцем, воскликнул:

— Я уж и не помню, когда была последняя порядочная зима. А когда леса были целыми, то снегу наваливало столько, что по брюхо в него проваливались.

Раздались сочувственные возгласы. Никто не одобрял придорожных вырубок. Даже Питкасте шумно потянул носом и, округлив удивленные глаза, простодушно заявил:

— В самом деле, товарищи, что же получается? Ведь лес нам не враг, а друг!

Это было так забавно, что раздался дружный смех. Реммельгасу тоже стало весело, и он с признательностью посмотрел на лесников: хороший же они народ! Стараясь скрыть свою растроганность, он обратился к Осмусу:

— Свое отношение к новому плану лесники уже высказали. А каково ваше мнение, товарищ Осмус?

Осмус зачем-то расстегнул, а потом опять застегнул пуговицу на пиджаке. С виду он казался холодным и равнодушным, но в душе весь кипел от ярости. Впрочем, не следовало выдавать своих чувств.

— Вы вступили на опасный путь, товарищ Реммельгас, — сказал он снисходительным тоном. — Вы обвинили меня в том, что лес рубят не так. Нельзя, однако, забывать одно немаловажное обстоятельство, а именно то, что не мною составляются планы лесозаготовок. Я такой же служащий, как вы, и следую указаниям, полученным мной от правительства. Мы советские люди, и у нас должна быть одна и та же цель: больше стройматериалов, больше топлива, больше шпал, больше крепежного леса!..

— Кто против этого спорит! — воскликнул Реммельгас. — Планы лесозаготовок, разумеется, следует выполнять, но как? Вот в чем вопрос. Гитлеровцы истребляли леса у дорог, сохраняя и в этом верность своим разбойничьим принципам. Они нанесли нам огромный ущерб, и нужно возместить его, а не усугублять, как мы это делаем в Куллиару. Нужно в корне изменить существующую практику. К этому-то я и призываю, предлагая перевести район заготовок подальше от дорог в вековые леса.

— Не пойму, куда же? — пробормотал Осмус, хотя сразу же догадался, о каком месте идет речь, и задал вопрос только для выигрыша времени.

Реммельгас встал и подошел к карте лесничества, висевшей за его спиной на стене.

— Главный район мы перенесем сюда.

Отыскав Сурру, карандаш Реммельгаса обвел широким кругом холмы Каарнамяэ, а оттуда двинулся к чащам Кяанис-озера и Люмату. Отметив эти места, карандаш оторвался от карты, перемахнул через коричневое пятно болота и уперся в конец его извилистого выступа, врезавшегося в кюдемаский лес.

— Стало быть… сурруские ельники! — ахнул Нугис.

Все молчали, как бы собираясь с мыслями. Все понимали, что означает простая фраза: мы перенесем район работ в Сурру. Многие тут бывали и на Люмату, и в дивном лесу на холмах Каарнамяэ. Пожалуй, один Тюур никогда туда не заглядывал. И ему уже давно прискучил этот непонятный спор.

— Каарнамяэ — так Каарнамяэ! — крикнул он раздраженно. — По мне, один черт, где будут пилить. Есть из-за чего голову ломать!

— Что ты несешь? — укоризненно оборвал его Килькман, но Тюур с видом полного пренебрежения повернулся к нему спиной. Все выжидающе глядели на Осмуса — что он скажет? Нелегко ему будет раскусить тот орешек, которым угостил его Реммельгас. Все это хорошо понимали, не первый день в лесниках служили.

Внимание всех этих плохо знакомых ему людей злило Осмуса. Уж он им всем показал бы, зайди такой разговор у него на лесопункте. В пух и прах бы разнес. А здесь, пожалуй, из этого ничего не выйдет: похоже, что Реммельгаса криком не проймешь, уж очень он уверен в себе, уж очень решителен. Нет, с ним воли нервам давать нельзя — придется строго держаться делового тона. И он наконец заговорил, но, господи, как бессвязно и неуверенно!..

— Лес у Каарнамяэ и… Кяанис-озера… расположен за… совершенно непроезжими топями… за непроходимыми чащами..

— Это верно, работать в том районе труднее…

— Мало того что труднее, оттуда ведь… невозможно вывезти лес!