Зеленое золото

Южный берег реки был чуточку выше. Реммельгас свернул на дорогу, ведущую в Сурру, и прошел по ней километра два. Потом дорога резко загибала вправо, и Реммельгас снова направился прямо через лес, стараясь держаться на восток, чтоб обогнуть Каарнамяэ. Он продирался сквозь кустарник и смешанный лес, брел через березник, в котором было суше, пробирался по заболоченному осиннику и ольшанику. Приближался вечер, но воздух стал еще более душным и жарким, чем днем. Промокшие насквозь сапоги хлюпали при каждом шаге. Сачок его порвался о ветку, поля шляпы были усеяны сором, сучками и осыпавшейся хвоей.

Густые ольховые заросли. Реммельгас, раздвигая ветви обеими руками, прокладывает себе дорогу. И вдруг — как ножом отрезанный — смешанный лес кончается, а дальше идет ельник. Прямые, поросшие серым мхом стволы устремляются к небу, темно-зеленая хвоя нависает плотным бархатным шатром.

Реммельгас ничего на свете не любил больше такого вот ельника. Тут земля покрыта летом ровным ярко-зеленым ковром мха, на котором светлеют в тени лужки заячьей капустки. Кроны тут высокие-высокие, а снизу стволы словно очищены от веток, и здесь торчат лишь, как зубья грабель, одинокие сухие сучья. Свешиваются коричневые шишки. А где же… ах, вон она уже чук-чукает, машет хвостом и поглядывает с любопытством своими круглыми глазами — неразлучная с елями, пышнохвостая королева шишек.

Реммельгас забрел уже далеко, когда вспомнил, что он ведь сюда не на прогулку пришел. Глаз начал примечать мертвые ели, похожие на голые коряги, стиснутые с боков пышными деревьями. Местами они стояли группами и, ободрав кору, он обнаруживал узорчатые следы короеда. Постучав по большому дереву, он уловил опытным ухом гулкий звук: корневая губка уже сделала свое дело и даже проникла в ствол.

Лесничий измерил высоту деревьев, и в среднем у него получилось тридцать пять метров. Значит, им было около двухсот лет. Перезрели!

Этот лес давно уже следовало срубить… Мысль перескочила на Нугиса, который, не говоря ни слова, даже не попрощавшись, выскочил тогда в дверь. Как хорошо он понял старого лесника теперь, в великой тишине этого ельника… Да, через несколько лет тут станет пусто, будут белеть пни, густо попрет кустарник. Реммельгас расстроился. Жалко. Потом он улыбнулся над собой: даже им овладевают настроения Нугиса! Ведь деревья растут в лесу не для того, чтобы гнить, а для того, чтобы лечь в стены домов, чтобы покоиться шпалами под мчащимися составами, чтобы весело трещать в печи. А на вырубке через несколько лет зазеленеют между пней крохотные побеги…

В лесу стемнело, словно на ельник накинули густое покрывало. Сквозь ветви виднелась гряда облаков, позолоченная солнцем. Качнув стволы, поверху пробежал и помчался дальше порыв ветра, а лес зашумел, как неспокойное море.

Над ельником закаркали вороны. Большой ястреб сделал круг и скользнул к болоту, где на одиноком острове у него было гнездо. Птицы торопились скрыться от дождя. Собирался разразиться ливень.

— К тому и шло весь день, — пробормотал лесничий, прибавляя шагу.

Лес начал редеть, а потом совсем кончился, и Реммельгас очутился на просеке. Вырубка? В Каарнамяэ была лишь одна вырубка, но она находилась гораздо севернее. Или он перепутал направление? Это не делает чести лесничему! «Значит, надо держаться больше на юг», — решил Реммельгас, направляясь через вырубку. Взглянув наверх, он заторопился: ветер гнал темно-синие тучи, впереди которых, словно дозорные, бурно мчались одинокие серые облака.

Опустив взгляд, он остановился на полдороге и шагнул в сторону. Встав на колени, он с величайшей осторожностью потрогал вытянутые стрелки пышных, ярких побегов. Они выросли тут не случайно — из семян, занесенных ветром. Нет, кто-то перед посевом срезал кочки. Лесничий поднялся и протяжно свистнул: по вырубке длинными рядами тянулись посеянные елочки.

Реммельгас разглядел их поближе. Им было лет по пять, по шесть. По его расчетам, время посадки приходилось на 1943 год. То был мрачный год фашистской оккупации, тогда лес не сеяли. Он развернул карту, на которой были означены все культуры, хоть и без нее знал, что тут, на вырубке в Каарнамяэ, не могло быть по служебным данным и клочка засеянной земли. Когда при составлении атласа культур он попросил Нугиса сообщить данные, тот и слова не сказал о Каарнамяэ. Однако Реммельгас стоял сейчас в сеянном и довольно обширном ельнике. Более того, между елочками не видно было прошлогодней травы, — чья-то заботливая рука выполола ее, чтобы молодые деревца лучше росли.

В небе сверкнуло, и по небосклону прокатился далекий гром. Высокую гряду облаков прорезала стрела новой молнии, и гром грянул еще сильнее и яростнее.

Надвигалась гроза. Послышались отдаленные раскаты, и Реммельгас озабоченно прислушался: по-видимому, туча грозила разразиться градом. Внезапный порыв ветра сорвал шляпу, подбросил ее и швырнул на землю, покатив между пнями, как обруч. Реммельгас помчался за своей шляпой, размахивая сачком, словно преследовал большую круглокрылую бабочку.