Хельми была нелюдимой, и мало кто знал, как она живет, — в ее комнату редко заглядывали даже женщины, не говоря уж о мужчинах.
Не пролежала она и пяти минут, как кто-то постучал в дверь конторы. Она скорчила гримасу и не шевельнулась. Пускай стучит. Дверь в соседней комнате была закрыта изнутри на крюк и на засов. Приемные часы кончились, пусть приходят утром.
Но посетитель оказался настойчивым: он забарабанил кулаком, да так, что Хельми испугалась, как бы старая дверь не соскочила с петель. И все же, решив не открывать, она уткнулась головой в подушку. Когда за дверью, наконец, стало тихо, она с облегчением вздохнула…
— Здравствуйте! — сказал незнакомый голос. Хельми так и вскочила, словно ее иголкой укололи. В дверях, ведущих в кухню, стоял, придерживая занавеску, лесничий Реммельгас. — Извините, что ворвался в ваше святилище. Я видел, что вы пошли домой. Побежал следом, но не догнал — шаг у вас проворный, и вы успели юркнуть к себе.
— Я устала…
Реммельгас подошел и протянул ей руку.
— Поздороваться все же не мешает, хотя бы и с непрошеным гостем. Уделите мне всего лишь пять минут.
— О чем пойдет речь? О лесе?
— О лесе.
Киркма вздохнула.
— Спасенья от него нет ни на минуту. Ну, раз уж вы ворвались силой, то от вас так просто не отделаешься. Прошу вас, пройдемте в контору.
Они перешли в соседнюю, более просторную комнату с потолком из толстых коричневых балок. Реммельгас с любопытством огляделся. Какой контраст! В первой комнате уют, приветливая теплота, а тут все такое деловое, строгое, официальное. Простой коричневый стол у окна, вдоль стен некрашеные скамьи и несколько стульев, большой застекленный шкаф для бумаг — вот и все, если не считать висящих графиков и таблиц, перед которыми Реммельгас задержался. Участок Хельми Киркмы поработал на славу. Вон сколько процентов выдано! Горячая волна опять ударила ему в голову. Состояние у него было такое, что он мог бы сейчас с родным отцом разругаться — его удерживало лишь то, что перед ним стояла женщина.
— Я пришел со сто двадцать шестой делянки. Она относится к вашему участку?
Хельми кивнула и пристально взглянула на лесничего. Значит, и он побывал на той же самой делянке! Но в конце концов сегодня еще не первое мая, десять человек за оставшийся срок со многим управятся…
— Ну и безобразие же у вас там! Я не очень удивился тому, что нашел на уборке вырубки лишь двух старичков, — это обычная для Куллиару картина. Гораздо хуже то, что рабочие идут на заведомое надувательство. Но обманывать лесничество — это все равно, что обманывать народ, это все равно, что пилить сук, на котором сидишь.
Хельми удивленно посмотрела на Реммельгаса — из-за пустяков он не стал бы так горячиться.
— Ну, и шайка у вас там подобралась! — заговорил Реммельгас тише. — Гляжу издали — лежит груда пропсов. Все ошкурено, подпорки крепко забиты в землю, — порядок, словом, образцовый. Я обрадовался. Но тут в штабель влетела оса, и мне почему-то вспомнились детские годы. В те годы я и один пастушонок с соседнего хутора занимались тем, что разоряли на спор осиные гнезда, кто больше разорит. Хочу я по мальчишеской привычке напасть на ос, раздвигаю пару бревен, чтобы посмотреть, где они устроились, и буквально немею от неожиданности. Все пропсы в штабеле неошкуренные, если не считать верхних, положенных для отвода глаз.
— Не может быть!
— Впрочем, только из-за этого я все же не стал бы врываться к вам через кухонную дверь. Это бы я еще стерпел. Но когда рабочие начали поднимать меня на смех: мол, зря вы тут рыскаете, нам, дескать, начальство велело одну видимость соблюдать, — тут я больше не мог…
Хельми покраснела до корней волос.
— Вам не кажется, товарищ Реммельгас, что вы заходите слишком далеко?..
— Я ничего от себя не прибавил. Что мне еще оставалось как не пойти к вам? Это же ваш участок, товарищ Киркма!
Не сказав ни слова, Хельми ушла в свою комнату и миг спустя вернулась в пальто и в темной лыжной шапке.
— Пойдемте!
— Куда?
— На сто двадцать шестую делянку.
— Ведь вы устали.
— Я разоблачу вашу клевету.
Они вскочили на велосипеды и поехали. Предсказание Тамма насчет дождя не сбылось, — тучи рассеялись, стало теплее и встречный ветерок ласково обвевал лица. Тысячи стебельков, словно только и ждали этого тепла: и тут, и там нежно зеленели на солнечных склонах островки молоденькой травы. Они ехали вдоль полей. Кое-где еще пахали, и оттуда слышались протяжные «но-о!» А местами уже и сеяли: по высокому холму в стороне катилась рядовая сеялка. Подальше, под косогором, попыхивал трактор. За ним перелетала пестрая стая птиц — нахальные вороны и крикливые галки, деловитые скворцы и скромные трясогузки, осторожные сороки и болтливые дрозды. Стараясь перещеголять друг друга в смелости, они подбирались чуть ли не к самому плугу.