Но чуть позже мы увидели, что к столу он пошел совсем не с вдовушкой, а с дочерью богатого коммерсанта, который торговал зерном по всей колонии и имел партнеров в Сиднее. В душе я пожелала Ларри, чтобы она оказалась хорошенькой, однако таковой Юнис Джексон никак нельзя было назвать. Это была высокая девица, крупная и здоровая, одетая в платье, на котором не было места ни для лишнего сантиметра тесьмы или лент, ни для еще одного украшения. В ее рыжих волосах красовался целый ворох цветов, тем не менее жемчуг на шее был настоящий. По Мельбурну ходили слухи, что Сэм Джексон ищет для Юнис жениха, хотя бы на ступеньку выше простолюдина. Но пока ему не удалось найти ни одного. Сейчас его дочь не могла отвести от Ларри своих зачарованных глаз и смеялась всему, что бы он ей ни говорил. Думаю, Ларри выглядел здесь не хуже любого другого джентльмена. Я наблюдала за тем, как он нашел для Юнис свободное место, позаботившись, чтобы ей было удобно, как принес ей из буфета шампанское и еду и несколько раз поднимал оброненный ею платок. Трудно было поверить, что эти перчатки скрывают мозоли, как и у половины присутствующих здесь мужчин. Аристократия еще не успела сформироваться в этой стране, но в тот вечер каждый всеми силами стремился в аристократы.
Чуть позже Адам как будто немного вышел из состояния транса и повеселел. Возможно, помогло шампанское. Он многим кланялся и представлял меня, и я слышала в его голосе теплоту. Когда мы проходили мимо пожилой дамы в пурпурном платье, с крашеными волосами и тяжелым бриллиантовым ожерельем на шее, она похлопала Адама по руке веером.
– А, это вы, капитан Лангли! – Затем она повернулась ко мне: – Позавчера он вез меня на «Энтерпрайзе» из Сиднея и пытался объяснить, что не имеет отношения к семье Джона Лангли.
Адам познакомил нас, и я услышала фамилию одного из крупнейших землевладельцев Нового Южного Уэльса. Она снова хлопнула Адама по руке.
– Какая у вас милая жена, капитан Лангли. Милочка! – Потом, наклонившись ко мне, она громко, чтобы мог услышать Адам, прошептала: – Вы счастливая женщина. Не часто встречала я таких красавцев!
После мы стали танцевать. До этого я танцевала только на Эврике, и скользкий, натертый до блеска паркет Джона Лангли был мне непривычен, но Адам так уверенно меня вел, что я с легкостью с ним кружилась. Думаю, мы прекрасно двигались вместе.
– Ты такая легкая, Эмми, – сказал Адам, – легкая, как перышко.
Он улыбался мне, я отвечала ему тем же, и мы легко двигались под музыку. Я даже стала надеяться, что этот взгляд между Розой и Адамом оказался только досадной случайностью, а может быть, и вовсе плодом моего воображения.
Но я ошиблась. Она не собиралась оставлять его в покое и позволять ему забыть себя. Когда позже вечером Джон Лангли вел Розу к пианино, гордый оттого, что может блеснуть перед гостями ее достоинствами, она довольно ясно выразила то, что было в ее сердце.
Толпа вежливо собралась, чтобы послушать ее пение, дамы сидели, мужчины стояли за их спинами. Помню, что руки Адама мирно покоились на спинке моего стула, когда Роза прогоняла свой обычный репертуар, составленный из наиболее любимых Джоном Лангли песен. Как и она сама, ее голос развился и окреп; оставшись таким же чистым и похожим на колокольчик, он стал гораздо богаче в нижнем регистре.
Ее пение сопровождалось не просто вежливыми аплодисментами.
А затем, напоследок, Роза решила нарушить привычный репертуар. Она спела песню, которая была для всех Лангли словно игривый щелчок по носу: мол, помните, кто я такая и откуда? Это был единственный раз, когда я слышала, чтобы Роза пела там ирландскую песню.
Она смотрела прямо на Адама – соблазнительная и влекущая за собой женщина, твердо уверенная в своей власти.
На меня Роза не обращала никакого внимания. Для нее меня здесь словно и не существовало, будто я не сидела на стуле между ними.
Глава седьмая