Зеленоглазка

Когда заговорила она сама, я, кажется, знала наперед каждое ее следующее слово. Она тоже говорила негромко, но слишком уж часто мне приходилось слышать от нее подобные разговоры, поэтому я без напряжения все разобрала.

– Будь снисходителен ко мне, Том! Я ничего не могу с собой поделать. Только ты один можешь мне помочь, – теперь уже в ее голосе звучала просьба.

Я хорошо знала этот тон! Она молила, убеждала, прекрасно сознавая, что для того, кто ее любит, это – сладкий плен.

– Ах, Боже мой, Рози! Да ради тебя я…

– Иди сюда, иди ко мне, Том!

Больше слов уже нельзя было разобрать – только торопливое воркованье голосов и долгие паузы, которые были, впрочем, красноречивее всяких слов. Я слышала все, даже более чем все. Их страсть была шумной – в ней смешались жалобные скрипы, казалось бы, монументальной дубовой кровати, тихие вскрики Розы, похожие больше на восторженный смех, и низкий голос Тома, нетерпеливо и исступленно изливающего свою похоть.

Не в силах больше этого выносить, я выбежала из спальни и села в темноте на ступеньку лестницы. Я решила, что лучше уж дождусь Адама здесь, и устроилась, положив голову на сложенные руки. Меня охватывала непереносимая зависть к Розе, потому что она могла вот так, играючи, завоевать любого, кто был ей нужен. Сейчас она успокоит Тома, убаюкает все его опасения, и он снова будет уверен, что она в его власти. Она могла позволить себе быть безрассудной и отчаянной, зная, что в самый последний момент ее удержит инстинкт самосохранения. Как я ненавидела ее за это умение обманывать нас и потом увиливать от возмездия!

Заметив внизу свет от свечи, которую нес Адам, я встала со ступенек и отошла к окну. Он не должен был видеть меня расстроенной. Это стало бы для него только лишним поводом, чтобы переметнуться к Розе.

– Эмми! Что ты здесь делаешь?

Я повернулась к нему и с улыбкой протянула ему руку. На мне была батистовая рубашка, подаренная Сарой Фоли еще на Эврике, – она наполовину состояла из кружев. Я знала, что мои волосы в теплом свете свечи всегда отливают рыжим, к тому же перед тем, как лечь, я расчесывала их не меньше получаса. Я даже надушила запястья и шею.

– Мне не спалось, – сказала я, – и я подумала, что дождусь тебя здесь.

Губы его тронула улыбка.

– Ты странная женщина, Эмми! Иногда мне кажется, что я совсем тебя не знаю.

– Может быть, и не знаешь. Или привык к мысли, что я всегда такая же, какой была на Эврике. Но на самом деле существует много разных Эмми… их надо только разглядеть.

Я подошла к нему и, встав на цыпочки, поцеловала его в губы. По моему телу пробежала радостная волна, потому что он сразу ответил на мой поцелуй. Свободной рукой он обхватил меня и с силой прижал к себе, не отнимая от моих губ своего жадного рта.

– Эмми, малышка моя… Пойдем спать… Я так долго не был с тобой. Так долго, Эмми…

Но только он открыл дверь спальни, как снова послышались звуки, из-за которых я вынуждена была уйти. Тело Адама сразу напряглось, он широкими шагами подошел к окну и яростно захлопнул его. Теперь он набросился на меня с какой-то неистовой страстью, в которой я ощутила не любовь и нежность, а скорее изголодавшуюся плоть. И я уже не в первый раз почувствовала, что на моем месте он представляет Розу. Но я все же принимала его любовь, принимала ее такой, какой она была. Ведь во мне тоже просыпалась своего рода страсть – это было отчаянное желание удержать его, сохранить его, уберечь его от Розы. И еще – зачать в себе его ребенка. Уснули мы в полном изнеможении.

Закончив писать последнее предложение, продиктованное Джоном Лангли, я перечитала его, а затем передала бумагу ему на подпись. Это было письмо его агенту в Сингапур – последнее из того множества писем, списков, документов и распоряжений, что мне пришлось писать под диктовку за эти три дня. Все они должны были отправиться в плавание вместе с Адамом. Было еще только полвосьмого утра; час назад мы завтракали при свечах. После этого Адам получил от Лангли последние указания и отправился на конюшню привязывать к седлу вещи.

Джон Лангли подписал письмо и отдал его мне.

– Спасибо, мисс Эмма, – сказал он, – это уж точно последнее.

Он позволил себе даже немного потянуться от удовольствия, что уже все закончено.

– Если бы не вы, мисс Эмма, мне пришлось бы ехать в Мельбурн вместе с Адамом… зрение у меня уже не то, да и рука тоже.

Он нахмурил брови, как будто пожалел, что сказал это; наверное, он посчитал, что напрасно обнаружил передо мной свою слабость. Чтобы не расстраивать его, я сделала вид, что не расслышала его слов, и, быстро поднявшись, сказала:

– Пойду отнесу его Адаму. А то ему придется опять распаковывать узлы, чтобы вложить это письмо.

Кроме того, это была прекрасная возможность попрощаться с ним наедине.