Зеленоглазка

– Добро пожаловать… Роза.

Она кивнула так, будто и не ожидала услышать ничего другого.

– Благодарю вас, Эмми, это отец Тома. Моя подруга… Эмма Лангли.

Джон Лангли склонился над моей рукой вежливо, не более того.

– Жене Адама в этом доме всегда рады. Роза грациозно помахала рукой.

– Мы подружились с Эмми задолго до того, как она стала женой Адама.

Я взглянула на старика, отца Тома, лицо которого когда-то промелькнуло передо мной в глубине кареты, на человека, чье присутствие я ощущала в своей жизни ежедневно. Он был высоким худощавым, все еще красивым мужчиной; волосы его давно побелели, но седые бакенбарды оставались густыми и жесткими. Глаза у него оказались серые, хотя я и представляла его себе кареглазым, как Том, который был очень похож на своего отца. В серых глазах старика не было огня, они казались строгими и суровыми. По безупречно сшитому черному пиджаку с шелковыми лацканами и безукоризненно чистой и отутюженной сорочке его можно было принять просто за джентльмена с какой-нибудь из фешенебельных улиц Лондона. Однако, пожимая его небольшую руку, я почувствовала на ней застарелые мозоли. От ветра и солнца кожа на его лице загрубела и стала смуглой, так что, глядя на Джона Лангли, я невольно вспоминала многочисленные истории, которые про него рассказывали: о том, как в первые годы после приезда в эту страну он трудился наравне со своими рабочими, расчищая землю, как он сам колол столбы для изгороди, собирал овец, собственными руками изготовлял кирпичи для своего первого дома в бухте Надежды. А ночью, перед тем как лечь спать, Лангли читал при свете костра Вергилия. Первые годы, пока он еще не обзавелся домом и имуществом, достойным леди, на которой женился, Джон Лангли оставил ее с Элизабет и с Томом, тогда совсем еще младенцем, на Земле Ван-Дьемена, что располагалась на той стороне Пролива. Думаю, и теперь я видела перед собой лицо бесконечно одинокого человека.

– Элизабет уже сказала мне, что вы приехали вместе с Розой. Я распорядился подать к обеду еще один прибор.

– Благодарю вас, – ответила я холодно, – но я должна идти. Меня ждут дела…

– Вы доставите мне удовольствие, если останетесь.

Все эти слова были произнесены просто из вежливости. Вряд ли он мог найти удовольствие в моей компании; на мгновение мне показалось, что Лангли тоже нервничает. Мне пришлось напомнить себе, что ведь он тоже человек. Для него, как и для Розы, это было время знакомства с чужим человеком, и он знал, что проведет последующие часы в напряжении. И тут Том, который стоял у двери в комнату для утренних приемов, подошел ко мне.

– Останься, Эмми, пожалуйста! – В отличие от отца его лицо выражало искреннюю просьбу, и я кивнула.

В ту же секунду мы с Розой вздрогнули от громкого удара в гонг, раздавшегося в холле. Меня впервые приглашали за стол таким способом. Позднее я привыкла к звуку этого гонга, который разносился по всему холлу и лестнице.

– Прошу отложить вашу шляпку и шаль, миссис Лангли, – сказал Джон Лангли. – Я требую пунктуальности от своих слуг – это значит, что и моим домочадцам тоже следует быть пунктуальными.

Он подал Розе руку и повел ее в столовую. Я пошла в паре с Томом, так что Элизабет, появившаяся в дверях, которые вели в помещения для слуг, осталась позади всех одна. Почти торжественной процессией мы прошествовали так к своим местам за столом, храня глубокое молчание, которое мог нарушить только Джон Лангли. Я взглянула на застывшее лицо Тома, вспомнив, каким живым и непринужденным было оно, когда он ел вместе с нами консервы и тушеное мясо возле костра на Эврике.

Элизабет заняла место во главе стола, напротив своего отца, однако команду начинать подавать кушанья он отдал слуге сам. Элизабет сменила платье, но оно не многим отличалось от прежнего: это было темно-синего цвета, такое же узкое в запястьях и вороте. Простой полотняный воротничок сменился кружевным, который лишь больше соответствовал этому часу, вовсе не являясь украшением. Вдруг я заметила брошь с опалом, приколотую к этому воротничку. Временами Элизабет робко до нее дотрагивалась, а ее взгляд часто останавливался на Розе. Тогда я поняла, что без особых со своей стороны усилий Роза смогла как-то проникнуть в душу этой женщины, закрытую для большинства окружающих ее людей. С тех пор Элизабет никогда не расставалась с этой брошкой.