Зеленоглазое чудовище. Венок для Риверы

Он поглядел в пронзительные голубые глаза матери. Она была в норковой шубе. Ярко сверкали рубиновые серьги. Ее маленькая ручка покоилась на руке Лема, который вырисовывался подле нее, большой, сияющий своей красивой, слегка натянутой майорской улыбкой.

— Эндрю… что случилось?

Он понимал, что они здесь. Он понимал, кто они. Он все понимал, кроме того, что с ними делать.

— Эндрю! Это платье на полу… весь этот беспорядок… Эндрю, ответь же.

Он поднялся. Его колени ослабли, будто он провел несколько недель на больничной койке.

— Маурин! — сказал он.

— Что с ней? — спросила мать. — Где она?

— В спальне.

— Лем, пойди в спальню, пойди посмотри.

— Хорошо, цыпленок.

Лем быстро ушел. Эндрю почувствовал, что теряет равновесие, и свалился обратно, снова оказавшись на тахте. Мать присела рядом. Она схватила его руку.

— Эндрю, что ты сделал с Маурин? Скажи мне. Ты должен мне рассказать.

Сделал с Маурин. Ему не послышались. Он знал, что надо опровергнуть. Не потому даже, что его мать могла бы… Эндрю пробовал подыскать правильные слова.

Он услышал, как его голос произносит: «Дай что-нибудь выпить».

Она упорхнула. Смутно Эндрю подумалось: разве бывало такое, чтобы мать просили подать что-нибудь? Она мгновенно вернулась, держа в руках бокал.

— Вот. Это виски. Неразбавленное.

Он взял стакан в обе руки, поднес к губам и жадно отпил. Сквозь стекло он увидел, как вернулся Лем. Эндрю было видно лицо отчима, искаженное стаканом, похожее на тыкву в канун дня всех святых — с нарисованными усами и двумя пуговицами вместо глаз.

— Она мертва.

— Маурин? — вскрикнула миссис Прайд.

— Она лежит на кровати… застрелена.

Миссис Прайд повернулась к Эндрю.

— Эндрю! — сказала она.

Поразительно, как, несмотря на свое полуобморочное состояние, Эндрю мог улавливать каждый обертон ее голоса. «Эндрю!» — в точности тот же обвиняющий тембр, который он слышал всю свою жизнь с самого раннего детства. «Эндрю!» значило: «Это ты, конечно, а не Недди разбил окно». «Эндрю!» значило: «Ради всего святого, не дергай меня. Разве ты не видишь, я одета для вечера?» А сейчас «Эндрю!» значило: «Как ты допустил, чтобы эта ужасная неприятность случилась со мной?»

Он посмотрел на нее поверх стакана, осознав с каким-то слабым отстраненным удивлением, что, несмотря на все притворство в последние годы, он так и не простил ее.

— Она мертва, — повторил Лем. — В спальне такой же хаос. Это грабители. Они, должно быть, вломились и убили ее.

Он опустил руку Эндрю на плечо. Рука была тяжелой и невероятно уютной.

— Ты ведь только что пришел домой, Эндрю, старина?

— Да.

— И ты обнаружил ее?

— Да.

— Бедный Эндрю. Какой кошмар! Какой ужасный кошмар!

Эндрю по-прежнему смотрел на мать. Выражение ее приятного лица совсем не изменилось.

— Эндрю, ты звонил в полицию?

Он помотал головой.

— Почему?

Послышался голос Лема:

— Цыпленочек, дорогая, он же в шоке. Разве ты не видишь? Бедняжка, он даже не знает, что делать.

— Если он не знает, то кто-то другой должен позаботиться. Лем, позвони ты. Позвони сейчас же. Мы же не хотим, чтобы они подумали, будто мы сидели здесь несколько часов, ничего не предпринимая. О, дорогой, это невозможно. Совершенно невозможно.

Лем позвонил в полицию и вернулся к тахте. Он был грубовато-нежен с Эндрю. Он хотел положить подушки обратно на тахту, чтобы Эндрю мог прилечь, но тот знал, что должен бороться с надвигающейся сонливостью, а не поддаваться ей. Лем принес еще выпить. Эндрю сидел, потягивая из стакана. Снова вернулась ярость. Взломщики должны быть найдены. Их надо заставить заплатить за все. Он представил с садистским бешенством двух каких-то убийц с побритыми головами, прикрученных ремнями к электрическим стульям и пронзительно кричащих, когда ток с ревом прорывается сквозь них. Эндрю вцепился в это видение как в единственное противоядие от отчаяния.

Мать потребовала мартини. Мартини был единственным напитком, который она употребляла, только надо было аккуратно совершить ритуал с охлаждением стакана и особым способом приготовить лимонную кожуру.

Лем ходил взад и вперед по кухне, готовя его. Затем он принес ей мартини. Она вставила сигарету в длинный желто-зеленый мундштук, Лем зажег ее и налил себе выпить. Все это делалось, как в кино с выключенным звуком: миссис Прайд дымила сигаретой, потягивая из стакана мартини, Лем стоял возле нее, Эндрю сидел на тахте.

— Лем.

— Да, цыпленочек.

— Тебе стоит позвонить Рафферти. Просто скажи, что мы просим извинить нас, но никак не можем приехать. Не рассказывай им ничего. Ни единого слова.

— Хорошо, дорогая.

Лем позвонил Рафферти.

— Эндрю.

— Да, мама.

— Где Недди?

— Нед?

— Я звонила ему после обеда и сообщила, что мы заедем к вам по пути к Рафферти. Он сказал, что постарается прийти тоже… Эндрю!

— Да, мама.

— Кажется, он был очень расстроен в связи с этой девочкой Хатчардов. Сказал, что из-за Маурин у него могут быть неприятности. Я не поняла. Почему Маурин…

— Цыпленочек, — сказал Лем, — не сейчас.