Зеленые горы и белые облака

— Редкий зять, — говорила Клара Цезаревна, — так любит свою тещу. Да, он не будет плакать, когда я умру, но именно он все устроит и организует. Какое все-таки счастье, — признавалась она мне, — что мы не ингуши. По обычаям этого народа зять вообще не должен видеться с тещей. Поскольку теща — очень почитаемый у ингушей человек. Ведь если они увидятся хотя бы раз, то могут поскандалить…

Одно не устраивало в Леонтии Клару Цезаревну — род его занятий. И что он так фанатично предан своей узкой специальности. Ей хотелось, чтоб он продолжал делать телевизоры, Леонтий до армии работал на телевизионном заводе. А то ведь совестно сказать, кто у нее зять по профессии.

Вся коммуналка единодушно выразила недовольство по поводу Огурца: и шахматист Микола Распеченюк — когда-то он замахнулся на бабушку шахматной доской, за это полжизни провел в психбольнице; и одинокая библиотекарша Мирожкина; и семья Райхель — у них были два малыша, чистые ангелочки, только-только пошли, чуть ли не вчера заговорили. Отныне они бегали, взмыленные, по коридору и матерились так — хоть всех святых выноси. А их мамочка стояла, как каменная статуя, и твердила соседям: «Не фиксируйте внимания!»

Даже начальник ОВИРа Дзержинского района Жилин, которого вообще никогда не бывало дома, и тот поднял ропот.

Только скрипачка Анастасия Бриллианчик (про нее Клара Цезаревна говорила: «У Насти зубы — как жемчуг, а у меня — как янтарь!») простодушно обрадовалась Огурцу. Она еще не знала, что этот сукин сын, заслышав звуки скрипки, будет голосить на весь дом — видимо, подпевать, создавать полифонию.

Супруга Леонтия Сонечка тоже была не в восторге.

— Мальвин, моя жена не понимает меня, — жаловался Леонтий. — Я мало получаю, а ей хочется шубу из енота.

Он:

— Сонечка, — говорит, — да как же ты можешь такое заявлять? Енот-полоскун — это беззащитное существо с маленькими нежными черными руками. Он селится по берегам рек и озер, чтобы все мыть и полоскать, прежде чем положить себе в рот! На этом рефлексе полоскания Дуров построил целый номер «Прачечная енота Тишки» — там Тишка стирает себе в корыте штаны и рубаху…

Главное, Леонтий настолько трогательно относился к енотам! Когда он подметал дорожку и услыхал, что Гарри Ключников в своей экскурсии произнес не «енот-полоскун», а «енот-потаскун», — влепил Гарику затрещину прямо на глазах у посетителей.

В такой вот неприветливой обстановке пришлось Леонтию начинать свою артистическую карьеру.

— Огурец! — сказал он, пряча за спиной кусок ливерной колбасы. Сколько будет к двум прибавить два?

Практически без всякого тайного сигнала Огурец пролаял четыре раза.

А когда Леонтий разложил на полу детские игрушки — льва, утенка, мишку, зайца, жирафа, крокодила — и попросил принести льва, Огурец побежал, схватил именно льва и принес Леонтию.

Короче, это оказался пес, которого, как утверждал Леонтий, можно послать в булочную и сказать: «Бери „французскую“ булку, а за тринадцать копеек — не бери». Он войдет и спросит у продавца: «Какой свежий?» А когда вернется домой, еще и сдачу тебе отсчитает.

Огурец, играючи, завоевал жаркую любовь театральной публики, его зеленый портрет украсил афиши Театра зверей и обложки популярных детских журналов, газеты писали о нем как о редком даровании, поэтому неудивительно, что вскоре Огурца заметили и пригласили сниматься в кино. Все должно было происходить в Ялте, ранней весной, на крымском черноморском побережье.

Леонтия отпускали со скрипом. Он был по-прежнему служителем у медведей, ставки дрессировщика ему никто не думал предлагать, так что Леонтий попросил меня и Лисина, пока его не будет, присмотреть за медведями.

На дворе середина марта, снежная, солнечная, в Москве еще морозец. А мне как раз родители подарили модную синтетическую шубу — черную с белыми воротником и манжетами, сшитыми из материала, который под звездами и фонарями приобретал волшебное фиолетовое сияние.

Я, конечно, сразу надела эту умопомрачительную шубу, тем более ко мне на работу под вечер обещал заглянуть приятель, чемпион по греко-римской борьбе Деревяшкин из Белоруссии.

Когда он приехал, мы выпили немного. Я вывела его во двор и стала в сумерках водить между рядами — среди тоскливых птичьих криков, — показывать лис и волков, спящих барсуков, белоснежных зайцев. Потом завела его к медведям, существам лесных чащ, когтистым старикам, как их называл Леонтий.

Это была старая гвардия, которая давно демонстрировала свои номера только в клетках во время экскурсий. С годами в неволе медведь становится злым, раздражительным, прожорливым и свирепым, все знают, что от такого лучше держаться подальше.

Да, в состоянии легкого опьянения приблизилась я к бурой косматой медведице Фекле. Она потянула воздух, тихо заворчала.

— Алле! — взмахнула я рукой — в своей шикарной шубе, желая поразить Деревяшкина.

Грузная, косолапая Фекла медленно поднялась на задние лапы.

— Танцуй! — сказала я и покрутила у себя над головой морковкой.

Фекла затанцевала — кружится, бедрами покачивает, великанша!..

Я посмотрела на Деревяшкина — он был счастлив, как дитя.