Зеленые холмы Африки

Старик что-то сказал масаю, мы снова обменялись рукопожатием и расстались самым дружеским образом. Сквозь туман мы разглядели на дальнем краю равнины еще нескольких масаев, которые шли по дороге, сильно сгибая колени, с коричневыми шкурами на плечах, с копьями, поблескивавшими в утреннем свете.

Но вот мы уже в машине. Голова сернобыка завернута в холщовый мешок, туши висят под крышей, очищенные от крови и пыли, равнина кончилась, густой кустарник снова теснится у самой дороги, и мы катим по красному песку, минуя гряду холмов, к маленькой деревушке Кибайя, где есть беленькая гостиница, магазин и множество возделанных участков. Здесь Дэн сидел однажды на стоге сена, поджидая, не придет ли какой-нибудь куду пастись на маисовое поле, как вдруг появился лев и чуть не сцапал Дэна. С тех пор деревушка Кибайя была для нас овеяна славными воспоминаниями, и поскольку прохлада еще держалась и солнце не успело высушить росу, я предложил, для того чтобы деревушка стала нам еще более памятна, распить бутылочку немецкого пива с серебряной фольгой вокруг горлышка и черно-желтой этикеткой, на которой изображен всадник в доспехах. Сказано – сделано. Затем, выяснив, что дорога впереди вполне проезжая, мы попросили передать шоферам грузовиков, чтобы они следовали за нами на восток, и, покинув историческую деревушку, двинулись к побережью, в царство куду.

Все время, пока солнце поднималось к зениту и жара усиливалась, мы ехали по местности, которую Старик охарактеризовал как «миллион проклятых миль Африки». Кустарник подступал вплотную к дороге, образуя непролазный, низкорослый подлесок.

– Здесь попадаются очень крупные слоны, – сказал Старик. – Но охотиться на них нет никакой возможности. Поэтому они такие здоровенные. Просто, не так ли?

После долгого путешествия по «стране миллиона миль» замелькали сухие, песчаные, окаймленные кустарником равнины, которые солнце превратило в настоящие пустыни с редкими островками растительности там, где была вода: места эти, по словам Старика, напоминали северную пограничную область Кении.

Мы высматривали темных, длинношеих геренуков14, своими повадками удивительно напоминающих жуков-богомолов, и мелких куду, которые, как мы слышали, водятся в этих пустынных местах; но солнце стояло уже высоко, и все живое попряталось. Наконец дорога поползла вверх, на низкие, синие от леса холмы, отделенные друг от друга целыми милями редкого кустарника, а впереди огромные, точно горы, дыбились два крутых лесистых холма. Они стояли по обе стороны дороги, и, подъехав к тому месту, где красная полоса песка суживалась, мы встретили стадо во много сотен голов, которое гнали на побережье скупщики скота из Сомали; главный скупщик шел впереди, очень эффектный в своем белом тюрбане и национальном костюме, в руке он нес зонтик, торжественно, как символ власти. Мы с трудом выбрались из стада, миновали живописные рощицы, проехали между двумя холмами и на небольшом низком плато, в полумиле от них, увидели глиняные, крытые тростником хижины туземной деревни. Отсюда холмы казались очень красивыми, склоны их были покрыты лесом, а выше виднелись известняковые обнажения, открытые прогалины и луга.

– Это здесь?

– Да, – сказал Дэн. – Нужно отыскать место старой стоянки.

Очень дряхлый, сморщенный дед с седой щетиной на подбородке, одетый в грязный, некогда белый кусок полотна, сколотый на плече на манер римской тоги, вышел из-за хижины и повел нас назад по дороге, а потом влево, к очень удобной лагерной стоянке. Вид у бедняги был жалкий; после того как Старик и Дэн поговорили с ним, он с еще более жалким видом побрел прочь, чтобы привести проводников, чьи имена были записаны на клочке бумаги, – их рекомендовал один голландский охотник, большой приятель Дэна, побывавший здесь год назад.

Мы вынули из машины сиденья, чтобы воспользоваться ими вместо стола и скамеек, расстелили куртки в густой тени высокого дерева, позавтракали и выпили пива, а потом в ожидании грузовиков дремали или просто лежали с книгой. Еще до прибытия грузовиков вернулся дед с самым тощим, голодным и жалким представителем племени вандеробо, который все время стоял на одной ноге и скреб в затылке; он был вооружен луком, колчаном со стрелами и копьем. Когда мы стали расспрашивать, тот ли это проводник, чье имя у нас записано, дед сознался, что не тот, и, совсем уже сконфуженный, отправился за рекомендованными проводниками.

Когда мы проснулись, дед уже стоял рядом с двумя проводниками-профессионалами, с ног до головы одетыми в хаки, и еще с двумя жителями деревни, почти голыми. После долгих переговоров старший из двух проводников в защитных штанах показал бумагу, адресованную «всем заинтересованным лицам» и удостоверявшую, что податель сего хорошо знает местность, надежный человек и способный следопыт. Удостоверение было подписано каким-то охотником. Проводник в хаки назвал этого охотника «Бвана Симба» – «Истребитель Львов», – чем привел нас в бешенство.

– Должно быть, какой-нибудь проходимец, раз в жизни подстреливший льва, – сказал Старик.