Зеленые холмы Калифорнии

— Дай-то бог, чтобы у Адьки все было хорошо, чтобы такие жертвы не пропали даром… Господи, Герочка, я так хочу ее видеть…

* * *

Вечером позвонила Натэлла, вся в слезах. Умерла Лида Кокорева, наша однокурсница, похороны завтра в десять тридцать утра.

— Как грустно, — сказала я.

Лида была самой красивой девушкой на курсе, подавала большие надежды, еще студенткой с огромным успехом снялась в нашумевшем фильме, вышла замуж за модного кинорежиссера, и, казалось, звездная карьера ей обеспечена, но у нее был тяжелый характер, она умудрилась испортить отношения со всеми вокруг и в результате к тридцати годам осталась у разбитого корыта. В кино ее не снимали, в театре она была, что называется, на выходах, иногда играла что-то на радио, в годы перестройки торговала трусиками на Рижском рынке и начала пить. Однако в последнее время ее стали довольно активно снимать в сериалах, она играла в основном озлобленных баб с едва уловимыми следами былой красоты, и, надо заметить, играла хорошо, сочно. И вот внезапная смерть.

— Надеюсь, ты пойдешь на похороны? — строго спросила Натэлла.

— Даже не знаю… наверное, надо.

— Что значит — наверное? — возмутилась она. — Надо, чтобы было побольше народу, надо проводить по-человечески.

— А на каком кладбище?

— На Донском. Там могила ее мамы… Ты не думай, я за тобой заеду.

Почему-то на похоронах всегда бывает либо очень жарко, либо жутко холодно, а поскольку дело было в начале декабря, то холод стоял собачий. Мы встретили массу знакомых.

— Девочки! — подбежала к нам Валя Огородникова, наш бывший комсорг. — Сколько лет, сколько зим, вот только на похоронах и встречаемся. Девочки, мы тут скидываемся на поминки…

— По сколько? — деловито осведомилась Натэлла. — А кто устраивает поминки?

— Мы и устраиваем. У нее осталась только двоюродная сестра, но… Надо помочь.

Мы с Натэллой, не сговариваясь, вытащили деньги.

— Молодцы, девчонки! Значит, я вас записываю!

— Куда? — опять-таки в один голос спросили мы.

— На поминки!

— Да нет, спасибо, мы не пойдем, — сказала я. — Мне на работу надо…

— Слыхала я, как ты по радио на жаргоне чешешь… Ладно, девчонки, спасибо вам, я побегу…

— Спасибо за «девчонок»! — сказала уже ей вслед Натэлла. — Давно нас с тобой никто девчонками не называл, все больше мамашами. Или бабусями даже.

— Обрати внимание, что большинство баб выглядит все-таки прилично, а мужики… Ты глянь, что с Никитой стало… А Володя…

— Грустно, подруга… И Лиду жалко, только-только начала оправляться…

Когда все столпились у могилы, оказалось, что пришло много народу, в том числе и группка ребят лет по двадцать. Среди них выделялась прелестная девушка с длинной косой, типичная тургеневская барышня, только в джинсах и дубленой курточке.

— Кто эти ребята? — спросила я. Натэлла всегда все знала.

— Это ее ученики, она вела какую-то театральную студию.

Надо заметить, что настоящее горе было написано только на лицах этих ребят.

Первым выступил какой-то хмырь, который завершил свою невыносимо казенную речугу словами:

— Пусть земля ей будет прахом! Все ахнули.

— То есть, конечно, пухом, — поправился он, ничуть не смутившись.

— Кто этот болван? — спросила я у Натэллы.

— Да Васька Блинов, не узнала? Депутат городской думы, между прочим.

— Боже, какой кошмар! Он же всегда был кретином.

— Зато погляди, как он собой доволен. Между тем слово предоставили тургеневской барышне.

— Дорогая Лидия Филипповна… Тетя Лида… — голос у нее дрогнул, — нам без вас будет плохо. Спасибо за все, что вы сделали для нас. Мы никогда вас не забудем, честное слово… — И она расплакалась.

— Слава богу, есть кому по ней плакать, — сказала Натэлла.

Вскоре народ стал расходиться.

— Натэлла, я хочу к Лёне заглянуть…

— Я знала. И даже цветы купила. Ты иди, а я схожу за ними. Они в машине остались.

— Ты не видела, у ворот торгуют цветами?

— Я тебе половину своих отдам, там много.

Натэлла была чудесной подругой и знала меня как облупленную.

Я еще издали заметила у Лениной могилы какую-то женщину. Кто бы это мог быть? Она стояла, опустив голову, спиной ко мне. Как ни дико это звучит, в душе шевельнулась ревность. Но, с другой стороны, мало ли у него было знакомых и сослуживцев, в том числе и женского пола? Я прибавила шаг. И тут же запнулась. Нет, надо подождать Натэллу, а то эта баба подумает, что я даже цветов ему не принесла. И тут же Натэлла догнала меня с большим букетом белых хризантем.

— Вот, тут десять. Четыре мне, тебе шесть. Ой, а кто это там?

— Не знаю!

— Пошли, узнаем.

Снег скрипел под ногами, и женщина обернулась. Она была немолода, но явно моложе меня. Эффектна. Темные волосы, темные глаза, яркий чувственный рот. На могиле лежали шесть красных роз.

В глазах ее мелькнуло смятение.

— Добрый день, — сказала она. — Я работала с Леонидом Станиславовичем. Он был замечательный человек и начальник… Он так помог мне в жизни… Я никогда его не забуду…

Она явно узнала меня, но я никогда ее не видела.

— А как вас зовут?

— Алла, Алла Генриховна. Знаете, я живу не в Москве и вот приехала… и пришла на могилу. Всего вам доброго!

Она поспешно ушла.