– Да, пожалуй. Вижу, к чему ты клонишь. Луна в последней четверти, так что корабль должен был подняться вскоре после полуночи, чтобы пойти по наиболее благоприятному курсу. Помнишь, в котором часу мы записались?
Уингейт достал копию контракта. На штампе нотариуса стояло время одиннадцать часов тридцать две минуты.
– Повезло! – воскликнул он. – Я знал, что мы найдем лазейку. Контракт автоматически недействителен. Это докажет бортовой журнал.
Джонс внимательно изучил документ.
– Разуй глаза, – сказал он.
Уингейт пригляделся. После цифр на печати было подписано «утра», а не «вечера».
– Быть не может! – опешил он.
– Разумеется. Но документ официальный, и нам наверняка скажут, что мы завербовались утром, получили задаток и с помпой его прогуляли, прежде чем нас затащили на борт. Я смутно припоминаю, что рекрутер отказывался нас нанимать. Возможно, наш задаток пошел на то, чтобы его переубедить.
– Но мы же не подписывались утром! Я могу доказать, что это неправда!
– Можешь, не сомневаюсь, но для этого тебе придется сперва вернуться на Землю!
– Вывод следующий, – заключил Джонс после непродолжительной и непродуктивной дискуссии. – Нет никакого смысла пытаться разорвать контракт здесь и сейчас: нас просто высмеют. Нас выручат только деньги, и нужно дать понять, что мы ими располагаем. Для этого надо сойти в Луна-Сити и внести залог в банк компании – и весьма существенный!
– Насколько существенный?
– Навскидку – тысяч двадцать, не меньше.
– Но это же несопоставимая сумма! Это несправедливо!
– Не время рассуждать о справедливости. Ты понимаешь, что нас крепко взяли в оборот? Установить сумму залога через суд не получится; придется раскошелиться, чтобы какой-нибудь мелкий служащий компании согласился пойти в обход правил.
– Мне таких денег не найти.
– Не волнуйся, я все возьму на себя.
Уингейт хотел было возразить, но передумал. Порой весьма удобно иметь богатого друга.
– Чтобы это устроить, – продолжил Джонс, – мне нужно будет отправить радиограмму сестре.
– Почему сестре, а не в семейную фирму?
– Потому что нужно действовать быстро. Юристы, ведущие семейные дела, сто раз перепроверят подлинность сообщения, прежде чем действовать. Пошлют запрос капитану, чтобы уточнить, действительно ли Сэм Хьюстон Джонс на борту его судна. А капитан ответит «нет», потому что я записался просто «Сэм Джонс». Не хотел попасть в выпуски новостей и лишний раз беспокоить семью.
– Нельзя их упрекать, – возразил Уингейт из солидарности с коллегами по профессии. – Держать деньги клиентов в безопасности – их долг.
– Я их не упрекаю. Нужно спешить, а сестра выполнит любую мою просьбу без лишних вопросов. Я составлю послание так, чтобы она поняла, что это на самом деле я. Дело за малым – без взятки получить разрешение ревизора отправить радиограмму.
Отсутствовал Джонс долго. Хартли остался ждать с Уингейтом – отчасти из любопытства, отчасти просто за компанию. Наконец Джонс вернулся. На его лице читалась досада. При виде его у Уингейта родилась мрачная догадка.
– Не вышло? Тебе не разрешили отправить радиограмму?
– Разрешили, после долгих расспросов, – обнадежил Джонс. – Ну и прижимистый же этот ревизор!
Уингейту не нужно было услышать сирену, чтобы понять, что корабль приступил к посадке в Луна-Сити. Сильная бортовая гравитация внезапно сменилась слабой поверхностной – сила притяжения Луны составляет лишь одну шестую часть земной, – и это не преминуло сказаться на слабом желудке Уингейта. Хорошо еще, что он почти не ел. Для привычных же к космосу Хартли с Джонсом ускорение свободного падения было вполне пригодным для глотания чего бы то ни было. Удивительно, но те, кто не испытывает космической болезни, ничуть не жалеют тех, кто ей подвержен. Сложно сказать, почему вид давящегося, захлебывающегося рвотой, заливающегося слезами от боли в желудке человека кажется им смешным, но факт остается фактом. Все человечество можно разделить на две группы: одна потешается над другой, а другая беспомощно взирает на первую с кровожадной ненавистью.
Ни Хартли, ни Джонс не были наделены врожденной жестокостью, которая в таких ситуациях становится очевидна – в отличие, например, от того умника, придумавшего лечить космическую болезнь салом, – но, не испытывая ни малейшего дискомфорта, они попросту не осознавали (напрочь забыв собственный первый опыт космического полета), что участь Уингейта в самом прямом смысле была «хуже смерти», гораздо хуже. В его восприятии мучения тянулись целую вечность – так бывает с теми, кто страдает от космической и морской болезни, а также (как говорят) с курильщиками гашиша.
На деле же остановка на Луне длилась менее четырех часов. Лишь к концу стоянки, особенно после того, как Джонс заверил его, что время до вылета на Землю они проведут в гостиничном номере с центрифугой, Уингейт успокоился достаточно, чтобы поинтересоваться судьбой послания Джонса.