Никто не возражал; голосование состоялось. За Гарримана голосовали трое: сам Гарриман, Стронг и Энтенса; остальные одиннадцать оказались против. Прежде чем кто-либо успел предложить закрыть заседание, Гарриман вскочил и заявил:
– Я этого и ожидал. Вот в чем моя истинная цель: поскольку компания более не заинтересована в космических полетах, не будет ли она любезна продать мне все необходимое из патентов, технологий, установок и тому подобного, что сейчас принадлежит компании, но имеет отношение к космическим полетам и не имеет отношения к производству энергии на этой планете? Наш короткий медовый месяц со спутником оставил кое-какие запасы; я хотел бы их использовать. Никаких формальностей; просто проголосуйте, что политикой компании отныне является содействие мне всеми способами, не противоречащими основным ее интересам. Как насчет этого, джентльмены? Потом я от вас отстану.
Джонс опять созерцал свою сигару.
– Не вижу, почему бы нам не пойти ему навстречу, джентльмены… и я говорю это как совершенно незаинтересованное лицо.
– Думаю, мы можем это сделать, Делос, – согласился Диксон, – только мы ничего тебе не продадим, мы дадим это тебе в долг. Тогда, коли ты сможешь сорвать банк, у компании останется свой интерес. У кого-нибудь есть возражения? – Он обратился к залу.
Таковых не последовало; вопрос был вписан в текущую стратегию компании, и заседание закрылось. Гарриман, пошептавшись с Энтенсой, договорился с ним о встрече. Гастон Джонс в дверях о чем-то беседовал с председателем Диксоном, а потом помахал Стронгу, партнеру Гарримана.
– Джордж, могу я задать тебе личный вопрос?
– Ответа не гарантирую. Но валяй.
– Ты всегда казался мне человеком практичным. Скажи, почему ты поддерживаешь Гарримана? Он же совершенно безумен.
Стронг был явно смущен вопросом:
– Мне следовало бы возразить, он ведь мой друг… но я не могу. Но ко всем чертям! Каждый раз, стоило у Делоса появиться дикой идее, как она оказывалась делом стоящим. Терпеть не могу поддерживать его – от этого я нервничаю, – но я научился доверять его идеям больше, чем выверенным финансовым отчетам других людей.
Джонс приподнял одну бровь:
– У него руки Мидаса?
– Можно сказать и так.
– Что ж, но вспомни, что стало с царем Мидасом в результате. Всего хорошего, джентльмены.
Гарриман оставил Энтенсу в покое; Стронг присоединился к нему. Диксон стоял и смотрел им вслед с очень задумчивым выражением на лице.
2
Дом Гарримана был построен во времена, когда все, кто мог, забирались в глушь или закапывались под землю. Надземная его часть выглядела как идеальный небольшой коттедж на Кейп-Коде[54]
– доски которого скрывали броневые плиты, – и при нем восхитительный, тщательно ухоженный участок; площадь под землей была в четыре или в пять раз больше и была защищена от всего, кроме прямого попадания, имея независимую систему подачи воздуха с резервами на тысячу часов работы. В Безумные годы обычная стена, окружавшая участок, была заменена другой, тоже выглядевшей обычной, но способной остановить все, кроме разве что идущего напролом танка. Да и ворота были что надо: их системы безопасности по надежности не уступали хорошо выдрессированной собаке.Несмотря на схожесть с крепостью, дом был комфортабельным. Его также очень дорого было содержать.
Расходы Гарримана не страшили; дом нравился Шарлотте и позволял ей чем-то заняться. Когда они только поженились, она, не жалуясь, жила в тесной квартирке над бакалейной лавкой; если теперь Шарлотте нравилось разыгрывать хозяйку замка, Гарриман не был против.
Однако он снова затевал рискованное предприятие; несколько тысяч в месяц наличными, идущие на расходы по содержанию хозяйства, заставят ощутить в какой-то момент разницу между успехом и визитом судебных приставов. Он затронул этот вопрос вечером после ужина, когда слуги подали кофе и портвейн.
– Дорогая, я подумал, как бы тебе понравилось провести несколько месяцев во Флориде?
Жена уставилась на него:
– Во Флориде? Делос, ты в своем уме? В это время года Флорида невыносима.
– Тогда в Швейцарии. Выбери сама. Устрой себе настоящий отпуск, столько, сколько захочешь.
– Делос, ты что-то затеваешь.
Гарриман вздохнул. «Затевать что-то» являлось безымянным и непростительным преступлением, за которое любой американский мужчина мог быть в один миг обвинен, допрошен, осужден и приговорен. Он иногда задавался вопросом: как же это получилось, что мужской половине рода человеческого пришлось всегда и во всем следовать женским правилам и женской логике, словно сопливому мальчишке под присмотром строгой учительницы?
– Возможно, в каком-то смысле. Мы с тобой оба согласились, что этот дом – нечто вроде белого слона. Я подумывал выехать и даже, может быть, продать участок – теперь он стоит больше, чем при покупке. Затем, избавившись от него, мы можем построить что-то посовременнее и не столь похожее на бомбоубежище.
Это увело мысли миссис Гарриман в сторону.