Зеленые млыны

. Микола отправился на Восток, а ее с дочкой Ма рушкой оставил стеречь хату. Всю хату не успели покрыть. Хорошо, над головой крыша есть, а главные хоромы (там две комнаты) так и стоят без кровли. Если б он знал кровельное дело, она бы наняла его, а то вот пойдут дожди и пропадет хата без крыши. И сейчас откуда то все дует, может, из тех «хором», через щели в дверях, коптилка вот вот погаснет. Паня ставит ее под дымоход, вынимает из волос шпильку, подтягивает ею фитиль т пусть себе, коптит в трубу, а шпиль ку — снова в волосы. Теперь волосы пахнут керосином. А он думает: а в самом деле, не наняться ли ему к Пане кровельщиком? Так ли уж это трудно — покрыть хату? А может, за это время заглянет десятый? Журба, а то и сам Микола.

— Я согласен.

— На что согласны?

— К вам кровельщиком.

— А вы умеете?

— Я в Вавилоне… Словом, была бы солома. Наделаю снопиков и айда.

— Снопы у меня есть. Видали, там, во дворе? Под навесом. Только мало. Мой главный кондуктор такую хату вымахал… На пять окон. Одурел совсем. Захотел всех лемков переплюнуть. А мне теперь еще и эта забота.

— Покроем как нибудь. Не боги горшки обжигают.

— А вы и правда влюбились в меня тогда, мальчишкой?

Паня улыбается. У нее большие карие печальные глаза. И в них словно серебряные птенцы летают. Он боится их спугнуть. Вот Марушка в постели напомнила о себе — и птенцы вспорхнули, блеснули крылышками и погасли. Марушка выросла из кроватки, ножонки вылезают из за решетчатой спинки, ступни черные, стертые.

— А что слышно про нашего Леля Лельковича?

— Нет его. Как в первый день ушел, так с тех пор и нет. И Мальвы нет. Говорят, немцы перехватили их где то под Уманыо, весь обоз перехватили, кого завернули, кого расстреляли. А я ведь должна была с ними ехать. Мальва два раза прибегала за мной. Талдычит одно: езжай! Ты же пятисотница, знаменитость. Придут — первую тебя и расстреляют. А тут Марушка захворала. Дизентерия, беда. Я и не поехала. Не расстреливают пока. На свеклу гонят. Тоже сахару хотят.

— Не верьте никому про Мальву…

— Вернулась?

— Вернулась для нас. с вами. Они ищут ее…

— Лемки на нее больно злы. За хутора. Согнала их с такого добра. С таких гнезд. Какие сады, огороды! А тут что? Новое село. Пустырь. Недостроенные хаты, Ветра. А у меня с ней свое… Он решил не говорить Пане, что сама Мальва прислала его сюда. А тут еще этот десант. Надо бы разыскать Журбу. Это необходимо. Это была бы живая связь с Большой землей. Все уверены, что десятый из местных. Кто в Москве знает, что здесь хутора, что теперь там одни заросли, и колодцы засыпаны, и рядом железная дорога? Нет, слух о Журбе весьма вероятен. Никто так не знал хуторов, как Журба.

— Вам постелить? — спрашивает Паня. Известие о Мальве поразило ее, это слышно по голосу.

Была бы жива бабушка, пошел бы к ней. Но она умерла перед войной. Подняла хату на новом месте и умерла. Все жаловалась: «Как же жить на пустыре?» Хата тоже была не докончена, и лемки сразу же после смерти старухи разнесли все на «доделки». В степи леса мало, а тут такие столбики дубовые, да дверные косяки, да балки, что хаты в одночасье не стало. Лемки не терпят ничего незаконченного, «неузаконенного». Микола Рак недаром боялся за свою пятиоконную. Не будь Пани, осталась бы от нее одна печь. И так с недостроенного сруба несколько стропил сняли. Кто снял, когда — неизвестно.

Она взбила подушку, маленькие сложила на сундук.

— А мельница стоит. Киндзя все не может запустить. Аристарх забрал какие то шестерни. Что за шестерни? Мельница есть, а хлеба в хате нету. Чудной Аристарх! Говорят, довез он эти шестерни до Глинска, а там бросил в Буг. Чтобы ни нам, ни им. Теперь немцам возят хлеб, а мы без хлеба. Есть тыквенная каша с пшеном… Я принесу, — и она метнулась к печи.

— А как он, Аристид Киндзя?

— Известно, мельник. Ему легко…

Каша вкусная, тыква попалась сладкая и без волокон. Когда Он доел, Паня погасила коптилку, убрала дерюжку с окна, на кровать упал лунный луч.

Он отвык от таких высоких подушек, не может уснуть. В сенях попискивают мыши. Лежанка еще горячая, и Паня переворачивается с боку на бок. К Зеленым Млынам издалека подкрадываются поезда и мчатся мимо полным ходом. Над хатой поскрипывает балка.

— Паня…

— Не бойтесь, это всегда так. Я уже привыкла. — (Это она о хате).

— У вас когда то было радио. Еще там, на хуторе, Где оно?

— На что оно вам?

— Послушать бы, что на свете делается. Где наши?

— Отнесла. Приказ был отнести, я и отнесла. Кири ло Лукич, я и еще несколько человек.

— Эх, послушать бы! А Кирило Лукич здесь?

— Здесь. Собирается открывать школу. Все ездит в Глинск на велосипеде. Старый уже, а ездит.

— Это правда, что у него жена немка?

— Из под Житомира. Там были немецкие колонии. А дочка и сыновья — коммунисты. Их нету. Только внуки все тут. А поезда гудят и гудят. Всю ночь…

— Ну как же так — отнести радио?

— Далось вам это радио! Спите… У нас встают рано.

— Сплю… У вас лестница найдется?

— Украли вместе со стропилами. У соседей возьмем…