В зале первого класса обе женщины заметили, что за ними наблюдает какой-то человек. Но то особое внимание, с которым он следил за каждым движением Мариетты, убедило их, что он принимает ее за баронессу.
Теперь оставалось одно – выдержать встречу с доктором Мартенсом.
При выходе на платформу баронесса с тревогой скользнула взглядом по длинному ряду провожающих, но только около самого вагона заметила комиссара. Он стоял почти закрытый колонной.
Быстро вошла она за Мариеттой в вагон, неся за ней плед и корзинку.
В купе она сорвала с себя черный парик, быстро стерла грим приготовленным полотенцем, подошла к окну, кивнула отцу и пристально сквозь заиндевевшее окно посмотрела на комиссара.
Когда она увидела, что он наконец садится в вагон, она вышла из купе, стараясь быть к нему спиной, и прошмыгнула, закутавшись в платок, мимо полицейского агента.
Агент Губер, мимо которого ей пришлось пройти, не обратил на нее внимания, так как ни на секунду не заподозрил в ней баронессу.
В момент отхода поезда баронесса быстро перебежала рельсы и скрылась в вагоне третьего класса римского почтового поезда.
В местечке Сан-Себастьяно она сошла и, стараясь не привлекать внимания, смешалась с толпой пассажиров. Толпа вынесла ее за ворота. Она не помнила, как протянула контролеру билет, как очутилась на улице.
Пройдя несколько шагов, она наняла извозчика и вернулась на станцию, чтобы продолжать свое путешествие с поездом десять пятьдесят. Она взяла билет до Чинчио, маленького местечка в окрестностях Сан-Себастьяно, и снова поместилась в третьем классе, среди мужиков и крестьян.
Через полчаса поезд остановился в Чинчио.
Кондуктора, отбиравшего на маленьких станциях билеты, не было видно. Вероятно, он предпочитал обязанностям службы пребывание в каком-нибудь трактире. Этим обстоятельством воспользовалась баронесса и, никем не замеченная, вышла со станции.
Не раздумывая долго, пустилась она пешком по глубокому снегу и скоро вышла на проселочную дорогу. Но она не пошла по направлению к городу, а свернула в обратную сторону и храбро зашагала по занесенному снегом широкому полю.
Шла она не меньше часа, пока наконец перед ней вынырнула из тумана какая-то серая масса, оказавшаяся жильем.
На первом этаже, находящемся почти вровень с землей, еще горел свет. Она подошла к освещенному окну и постучала.
Послышался звук приближающихся шагов, и чья-то сморщенная щека прижалась к оконному стеклу.
Мутный взгляд подслеповатых глаз устремился на баронессу, и старческий голос произнес:
– Кто там?
Баронесса не отвечала и сделала подошедшей старухе какой-то знак.
Та отворила форточку и, приставив губы к самому отверстию, спросила:
– Что вам здесь нужно?
Баронесса наклонилась к старухе.
– Это я, Мета, – быстро прошептала она. – Отвори поскорей черную дверь, и ради бога, не шуми! И приготовь свет!
При звуке знакомого голоса старуха вздрогнула и, пробормотав удивленно «Дио тио»,[1]
скрылась в комнате.Баронесса обежала вокруг дома. У открытой двери ее поджидала старуха.
Ощупывая впотьмах дорогу, прошла баронесса по коридору в маленькую низкую комнатку и, обессиленная, опустилась в кресло, которое старуха заботливо придвинула к камину. Видно было, что молодая женщина здесь дома и все ей знакомо и привычно.
– Завесь окна, Бригитта, прежде чем зажигать огонь.
Маленькая лампа вскоре осветила комнату, и баронесса могла лично убедиться, что со двора ничего не могло быть видно сквозь густо завешенные окна.
Молодая женщина сорвала с себя парик и со вздохом облегчения снова опустилась в кресло.
– Принеси мне теплое платье и сухую обувь. Меня знобит.
Старуха заковыляла к дверям.
– Не ходи наверх. Дай мне какую-нибудь старую юбку Мариетты. Наверно, и сапоги здесь найдутся.
– Мадонна тиа, – залепетала старуха, – баронесса желает одеть такое тряпье! Да вы и шагу не пройдете в наших грубых деревянных башмаках. Я мигом слетаю наверх и сейчас вернусь.
– Нет, останься здесь, – решительно приказала Мета, – я не хочу, чтобы ты зажигала свет наверху. Поживей… подай мне то, что я просила.
При помощи старухи баронесса быстро переоделась.
В камин подбросили дров. Скоро в нем затрещал веселый огонь, освещая старинную мебель, маленькие иконы в углу и распространяя живительную теплоту.
– Теперь приготовь мне чаю, – сказала Мета.
Пока старуха на спиртовке согревала воду, баронесса погрузилась в размышления, не сводя глаз с ярко горевшего огня. Порой она вздрагивала, и выражение тревоги появлялось у нее на лице.
– Слушай меня внимательно, Бригитта. Никто, ни одна живая душа не должна знать, что я здесь. Понимаешь? Держи язык за зубами. Куда ты меня думаешь поместить?
– Разве вы не желаете занять вашу комнату?
– Опять! Ведь если наверху, в господских комнатах, увидят свет, то завтра же все будут знать, что кто-то из нас приехал! Пойми ты это! Приготовь для меня комнату Мариетты. Я пробуду здесь не больше двух дней. А Мариетту, если она приедет завтра, ты пока поместишь как-нибудь.
– Разве Мариетта завтра приедет? – с обрадованным видом спросила старуха.
– Да, по крайней мере, я надеюсь.